Обычно я не запоминаю снов. Лишь сумбурные остатки вертятся в голове, так и не осознанные до конца. Но сейчас сон ярок и впечатывается в сознание. Может быть, потому, что я сплю в виртуальности.
Я стою на сцене, за тяжелыми полотнищами занавесей. На сцене – человек с гитарой, он неподвижен, словно скован невидимыми цепями. Он поет, но до меня не доносится слов. Между нами – глубина, ожившая, ставшая прозрачной стеной. И я напрягаюсь, пытаясь шагнуть к нему, разбить стену и услышать слова. Но глубина тяжела и упруга, словно резиновая плита. Меня отшвыривает обратно, я падаю на колени, замираю, не в силах пошевелиться.
Певец поворачивает голову, смотрит на меня. Кажется, он начинает петь громче. Но я все равно не слышу. Я скован глубиной, спеленут. Я беспомощен.
Певец кивает и отворачивается. Я вдруг понимаю, что это и есть Неудачник из «Лабиринта». Тот, кого я должен спасти… спасти, а не валяться на коленях, под незримой резиновой тяжестью.
Но сил все равно нет.
С противоположного конца сцены, из-за занавеса, появляется еще один человек. Он в маскировочном комбинезоне, с винчестером в руках. Усмехается, глядя на меня, поднимает оружие. Это Алекс.
«Нет!» – кричу я, но звук вязнет в глубине.
Алекс стреляет. Пуля пробивает гриф гитары, взвизгивают струны, сворачиваясь упругими кольцами, барьер тишины лопается. Я вскакиваю, тяжесть исчезла, и певец недоуменно смотрит на убитую гитару, Алекс передергивает затвор, а я уже бегу, прыгаю, сбиваю певца с ног, заслоняю собой.
– Я говорил, что сделаю тебя, – произносит Алекс.
Он стреляет, пуля входит мне в грудь, разрывает сердце, проходит насквозь и пронзает певца. Его тело вздрагивает и становится мертвым.
Это значит – все. Значит – я не успел.
Я поднимаюсь, иду на Алекса. Сердце уже не бьется в груди, но что мне до того. Я дайвер. Единственный враг глубины, страж между мирами, тот, кто должен был успеть Я привык жить без сердца. Меня так просто не убьешь.
Зал за спиной ревет, аплодирует, свистит, топает ногами.
– Я сделал тебя, – говорит Алекс, опуская винчестер.
Из-за его спины выходит Вика. Протягивает вперед руку – в ладони жирный серый пепел.
– Я нашла ту звезду, – шепчет она. Разжимает ладонь.
Пепел, кружась, стекает на пол.
И тогда я умираю.
Проснувшись, я жадно глотаю воздух. Уже рассвело. Воздух пьяняще свеж. Вика спит, прижавшись к моему плечу, зябко съежившись.
Хороший сон мне приснился.
Как там в анекдоте про Фрейда. «Знаешь, доченька, бывают и просто сны…»
А вообще-то говорят, что спать в виртуальности – плохая примета.
– Вика… – Я трогаю ее за плечо, она вздрагивает, но не просыпается.
Встаю, укрываю ее краем одеяла. Фонарь на траве потух, догорел. Иду в домик.
Он маленький, там всего одна комната – роскошная спальня, ванная, туалет и кухня. Достаю из холодильника сливки, сыр, паштет. Варю кофе на маленькой плите, делаю бутерброды, складываю все на маленький поднос, иду обратно к Вике.
Она еще спит.
Глубина-глубина, я не твой…
Что ж, неплохо отдохнул. Три часа дня.
Я сходил в ванную. Привел себя в порядок, даже зубы почистил, стянув шлем и зажав его под мышкой. Вернувшись в комнату, достал из холодильника банку лимонада, йогурт, кусок колбасы. Дурацкий набор, но какая разница, что я буду есть в реальности? Лишь бы набить желудок.
Та Вика, что на дисплее компьютера, тоже дремлет. Я почувствовал легкий стыд, стыд перед программой, которой изменяю с человеком.
deep
Ввод.
Глажу волосы Вики – почти настоящей Вики. Шепчу:
– Пора вставать…
Она просыпается. Недоуменно смотрит на меня, потом улыбается.
– Спасибо.
– За что?
– Ну… я так здорово отдохнула. Нечасто получается…
– Я принес завтрак, – говорю я.
Это моя обязанность, – с деланным недовольством вздыхает Вика. – Спасибо, Леонид.
Пьем кофе, едим бутерброды. Где-то далеко в лесу звенит птичий голос.
– Мне снился плохой сон, – сообщает Вика.
– Про сцену? – спрашиваю я, и сердце замирает, словно в него вновь вонзается пуля.
– Нет. Словно я нашла упавшую звезду, а она уже догорела. Дотла.
Сердце снова дрожит, отдается в висках, гулко и тоскливо.
Спать в виртуальности – дурная примета.
Какие связи протягивались между нами, уснувшими в глубине? Беззвучный шепот и сонные гримасы, напрягшиеся мускулы и качнувшиеся ресницы – все, все переплавлялось в электронные импульсы и уносилось сквозь глубину.
Чтобы коснуться той, что была рядом.
Такая же спящая.
Чтобы скользнуть в ее сон.
Плохая примета – спать в глубине.
– Мы поищем ее завтра, – говорю я. Вика иронически смотрит на меня. Спрашивает:
– Ты что, племянник миллионера?
Пожимаю плечами.
– Я хочу снова тебя увидеть. Просто увидеть.
Она колеблется, прежде чем спросить:
– Скажи… я не привлекаю тебя?
– Сексуально?
Вика кивает.
– Привлекаешь.
– Тогда… почему?
– Это не должно быть так легко… – Я тоже не сразу нахожу силы закончить: – И не должно быть товаром.
– Леня, ты сходишь с ума.
– Возможно.
– Ты же не знаешь, кто я. Это, – вскидывает она руки к лицу, – маска. Грим. Я могу быть кем угодно.
Молчу. Ты права, права. Я не спорю.
– Я ведь могу быть старухой на самом деле, – беспощадно говорит Вика. – Уродиной. Мужиком-извращенцем. Понимаешь?
Понимаю.
Про мужика, правда, сомнительно…
– Не глупи, Леня. Не влюбляйся в мираж.
– Я просто хочу снова тебя увидеть.
Она решается:
– Зайдешь в «Забавы» и попросишь позвать Вику. Без заказов. Хорошо?
– А Мадам не рассердится?
– Нет.
– Ладно. – Я касаюсь ее руки. – Договорились.
Мы допиваем остатки кофе, доедаем бутерброды. Вика поглядывает на меня, но молчит.
Пусть.
Внутри я ликую. Внутри я собран и деловит.
Я снова двадцатилетний юнец, ухаживающий за капризной ровесницей.
