– Он в своем университетском кабинете в Гейдельберге?
– Нет, в Берлине. Он оставил номер.
– Да, записываю.
Она продиктовала номер, и он записал его на листке, вынутом из бумажника.
– Спасибо, Сельма. Как дела дома?
– Все в полном порядке, неважно, в доме ли хозяин и хозяйка или нет.
– Вы ведь не стали бы звонить человеку ночью, только чтобы посмеяться над ним?
– Никогда, – ответила Сельма. – Спокойной ночи! – И повесила трубку.
Сэм прошел на кухню и хотел закрыться там, но Реми уже встала и просунула голову в дверь, не давая ей затвориться.
– Я все равно не сплю. Завтра оба будем усталые.
– Который час в Берлине?
– На семь часов больше, чем в Луизиане.
– Значит, восемь утра.
Сэм набрал номер, подождал, пока установится соединение, и включил громкую связь. Они услышали звонок.
– Алло, Сэм! Wie geht es Ihnen?
[4]
– Хорошо, Альбрехт. Сельма сказала, вы что-то хотите обсудить с нами. Мы оба слушаем.
– Да, – сказал он. – Находку, которую я сделал неделю назад. Я привез сюда несколько предметов для исследования и только что получил результат.
– Какой же?
– Друзья мои, полагаю, что нашел совершенно невероятное, и отныне это нужно держать в полной тайне. Это нечто огромное, я не могу вести раскопки в одиночку, даже предварительно осмотреть не могу. Через месяц начинается лето, и опять – я не в силах выразить, до какой степени необходимо сохранять тайну.
– Мы понимаем, необходимо сохранять тайну, но вы не могли бы хоть намекнуть, о чем речь? – спросила Реми.
– Думаю… Мне кажется, я нашел поле древней битвы. Оно выглядит совершенно нетронутым, непотревоженным.
Сэм написал на листке бумаги: «Что думаешь?»
Реми на том же листке ответила: «Да».
– Мы прилетим к вам, – сказал Сэм.
– Спасибо, Сэм. Я сейчас в Берлине, кое-что покупаю, кое-что одалживаю. Сообщите мне номер вашего рейса, встречу вас в аэропорту.
– Мы с Реми сядем в самолет утром, но, наверное, проведем в воздухе весь день. До скорой встречи! – Он положил трубку и посмотрел на Реми.
– Надо было спросить, что это за поле битвы, – сказала она.
– Он сказал только: битва древняя. Думаю, можно не беспокоиться о неожиданных артиллерийских сюрпризах.
– Если это в Европе, возможно и такое.
– Он в Берлине, но как будто проводит исследования, а сама находка не там.
Утром, пока они ехали сорок пять миль до Нового Орлеана, Сэм позвонил Рею Холберту и сказал:
– Вчера вечером позвонил наш друг; ему нужна срочная помощь в одном проекте, и мы вынуждены улететь. Прошу прощения за столь поспешный отъезд.
Холберт ответил:
– Не переживайте. Вы проработали у нас целый месяц, и нам будет вас не хватать. Не так уж много у нас добровольцев, которые оплачивают свои расходы и часть наших. Мы будем поддерживать с вами связь, держать в курсе, сообщим обо всех обнаруженных предметах.
– Спасибо, Рей!
– Ах да, кстати, Сэм. Если кто-нибудь захочет найти людей, взявших напрокат черно-серую лодку, откуда вы предложили бы начать?
– Ну, точно не знаю. С протоков в районе озер Алое и Грязное, например. Наверное.
В аэропорту уже ждали заказанные Сельмой билеты. Рейсом «Голландских королевских авиалиний» Сэм и Реми долетели из аэропорта Луи Армстронг в Новом Орлеане до Атланты, а оттуда отправились в Амстердам. Последний перелет, в Берлин, был совсем коротким, и на следующее утро они приземлились в 11:20 в берлинском аэропорту Тегель. Альбрехт Фишер ждал их.
Фишер был высокий, худой, со светлыми волосами, уже кое-где тронутыми сединой, и с некогда светлой, а теперь неизменно сильно загорелой от долгого пребывания на солнце кожей. На его лице поражали глаза без ресниц. Фигуру облегало короткое серое спортивное пальто, довольно поношенное, а на шее болтался темно-синий шарф. Фишер пожал Сэму руку и расцеловал Реми в обе щеки. И только когда они направились к выходу из терминала, Альбрехт Фишер заговорил о своей находке:
– Простите, что так мало сказал вам по телефону. Думаю, вы сами все поймете, когда увидите привезенное в Германию.
– Значит, сама находка не из Германии? – спросил Сэм.
– Нет, – ответил Фишер. – Еще там я почувствовал: за нами наблюдают. Мне нужно было провести лабораторные исследования и осмотр, но этим я не решался заняться там. И поэтому вернулся сюда. Коллеги в «Гумбольдте» и в Свободном университете предоставили мне свои лаборатории. Спал я в кабинете сотрудника, который сейчас в отъезде, а душем пользовался в химической лаборатории.
– А почему вы не отправились в свою лабораторию в Гейдельберге?
– Пытаюсь сбить с толку тех, кто интересуется моим исследованием. За работой у меня все время возникает какое-то странное чувство. Я теперь верю: когда за человеком следят, он это чувствует.
Фишер подвел их к своей машине и отвез в отель «Адлон-Кемпински». Пока Сэм регистрировался, Реми наслаждалась красотой отеля: роскошные ковры, изящная мебель, сводчатый потолок, но еще она заметила – Альбрехт Фишер непрерывно наблюдает за людьми, входящими в вестибюль и выходящими из него. Он был взбудоражен, горел нетерпением, но одновременно боялся. Сэм отправил коридорного с багажом в их номер, присоединился к Реми и Фишеру и спросил:
– Поднимемся в номер?
Реми отрицательно покачала головой:
– Полагаю, лучше посмотреть, что нам покажет добрый профессор.
Лицо Альбрехта прояснилось:
– Да, конечно. Я понимаю, вы устали после перелета, но я молчал о находке долго, чуть не сошел с ума. И лаборатория близко.
Сэм и Реми переглянулись, и Сэм согласно кивнул:
– Тогда конечно. Идемте.
Они вышли из отеля; швейцар остановил для них такси и открыл дверцу. Альбрехт дождался, чтобы дверца закрылась, и только потом сказал:
– Университет Гумбольдта, пожалуйста.
Таксист провез их всего несколько кварталов, к памятнику Фридриха Великого перед главным корпусом университета на Унтер-ден-Линден.
Они быстро вошли в здание, которое как будто целиком занимали научные лаборатории – двери с дымчатыми стеклами и номерами на них. За некоторыми открытыми дверями виднелись молодые люди в лабораторных халатах, расхаживающие между черными шкафами с экранами или стоящие у химических приборов и счетчиков, центрифуг и спектрометров. Проходя мимо, Сэм заглядывал во все лаборатории. Реми взяла его за руку и тихо произнесла:
