– А, вы не были уверены, – сказал я. Слабый вздох, пролетевший между нами, словно птица в ночи, умиротворил меня.
– Да, не был, – мужественно признался он. – Это как-то походило на ту проклятую историю, какую они выдумали: не ложь и в то же время не правда. Это было что-то… Настоящую ложь сразу узнаешь. А в том деле ложь от правды отделяло что-то более тонкое, чем лист бумаги.
– А вам нужно было больше? – спросил я; но, кажется, я говорил так тихо, что он не уловил моих слов. Он выставил свой аргумент с таким видом, словно жизнь была сетью тропинок, разделенных пропастями. Голос его звучал рассудительно.
– Допустим, что я не… Я хочу сказать, допустим, я бы остался на борту судна. Отлично. Долго бы я там продержался? Скажем, минуту-полминуты. Послушайте, тогда очевидным казалось, что через тридцать секунд я буду за бортом; и вы думаете, я бы не завладел первым, что попалось бы мне под руки, – веслом, спасательным бакеном, решеткой, – чем угодно. Вы бы так не поступили?
– Чтобы спастись, – вставил я.
– И я хотел бы спастись! – воскликнул он. – А этого желания не было, когда я… – он содрогнулся, словно готовясь проглотить какое-то отвратительное лекарство… – прыгнул, – произнес он с судорожным усилием.
А я пошевельнулся на стуле, как будто его напряжение передалось мне.
– Вы мне не верите? – вскричал он. – Клянусь!.. Черт возьми! Вы меня сюда позвали, чтобы я говорил, и… Вы должны!.. Вы сказали, что будете верить.
– Конечно я верю, – возразил я деловым тоном, сразу его успокоившим.
– Простите, – сказал он. – Конечно, я бы не говорил об этом с вами, если бы вы не были порядочным человеком. Я должен был знать… Я… я тоже порядочный человек…
– Да, да, – поспешно проговорил я.
Он посмотрел на меня внимательно из-под полуопущенных век, потом медленно отвел взгляд.
– Теперь вы понимаете, почему я в конце концов не… не покончил с собой. Я не боялся того, что сделал. Ведь если бы я и остался на судне, я приложил бы все силы, чтобы спастись. Бывало, что люди держались на воде несколько часов в открытом море и их подбирали целыми и невредимыми. Я мог продержаться дольше, чем многие другие. Сердце у меня в порядке. – Он вынул из кармана правую руку и ударил себя кулаком в грудь; удар прозвучал как заглушенный выстрел в ночи.
– Да, – сказал я.
Он задумался, слегка расставив ноги и опустив голову.
– Один волосок, – пробормотал он. – Один волосок отделял одного от другого. И в то время…
– В полночь нелегко разглядеть волосок, – вставил я, боюсь, раздраженно. Вы понимаете, что я подразумеваю под солидарностью людей одной профессии? Я был против него озлоблен, словно он обманул меня – меня! – отнял у меня прекрасный случай укрепить иллюзию, лишил общую нашу жизнь последних ее чар. – И поэтому вы покинули судно немедленно.
– Прыгнул, – резко поправил он меня. – Прыгнул, заметьте! – повторил он, придавая этому какое-то непонятное мне, особое значение. – Да! Быть может, тогда я не видел. Но в этой шлюпке времени у меня было достаточно, а света сколько угодно. И думать я мог. Никто бы не узнал, конечно, но от этого мне было не легче. Вы и этому должны поверить. Я не хотел этого разговора… Нет… Да… Не стану лгать… я хотел его; единственное, чего я хотел! Да. Вы думаете, что вы или кто-нибудь другой мог бы заставить меня говорить, если бы я… Я не боюсь слов. И думать я не боялся. Я смотрел правде в глаза. Я не собирался бежать. Сначала… ночью, если бы не эти люди, я, может быть… Нет, клянусь богом! Это удовольствие я не намерен был им доставить. И так они много навредили. Они сочинили целую историю и, пожалуй, в нее верили. Но я знал правду и должен был жить с нею… один… наедине с самим собой. Я не намеревался подчиниться такой проклятой несправедливости. В конце концов, что это доказывало? Я был чертовски подавлен. Жизнь мне надоела, сказать вам по правде; но что толку было спасаться… таким образом? Не так следовало поступить. Я думаю… я думаю, что это не был бы конец…
Он ходил взад и вперед, но, произнеся это последнее слово, остановился передо мной.
– А как думаете вы? – спросил он пылко. Последовала пауза, и вдруг я почувствовал такую глубокую и безнадежную усталость, словно его голос пробудил меня от сна и вернул из странствий по бесконечной пустыне, необъятность которой истерзала мою душу и истомила тело.
– Не был бы конец, – упрямо пробормотал он, немного погодя. – Нет! Нужно было пережить это… наедине с собой, ждать другого случая… Найти…
Глава XII
Вокруг все было тихо; ухо не улавливало никаких звуков. Туман его чувств проплывал между нами, словно взбудораженный его борьбой, и в прорывах этой нематериальной завесы я отчетливо видел его перед собой, взывающего ко мне, – видел, словно символическую фигуру на картине. Прохладный ночной воздух, казалось, давил на мое тело, тяжелый, как мраморная плита.
– Понимаю, – прошептал я, чтобы доказать себе, что могу стряхнуть овладевшую мною немоту.
– «Эвондель» подобрал нас как раз перед восходом солнца, – угрюмо заметил он. – Шел прямо на нас. Нам оставалось только сидеть и ждать.
После долгой паузы он сказал:
– Они рассказали свою историю.
И снова спустилось гнетущее молчание.
– Тут только я понял, на что я решил пойти, – добавил он.
– Вы ничего не сказали, – прошептал я.
– Что я мог сказать? – спросил он так же тихо. – Легкий толчок. Остановили судно. Удостоверились, что оно повреждено. Приняли меры, чтобы спустить шлюпки, не вызывая паники. Когда была спущена первая шлюпка, налетел шквал и судно пошло ко дну… Как свинец… Что могло быть еще яснее… – он опустил голову, – …и еще ужаснее.
Губы его задрожали; он смотрел мне прямо в глаза.
– Я прыгнул – не так ли? – спросил он уныло. – Вот что я должен был пережить. История не имела значения…
На секунду он сжал руки, поглядел направо и налево во мрак.
– Это было словно надувательство мертвых, – пробормотал он, заикаясь.
– А мертвых не было, – сказал я.
Тут он ушел от меня – только так я могу это описать. Я увидел, что он подошел вплотную к балюстраде. Несколько минут он стоял там, словно наслаждаясь чистотой и спокойствием ночи. От цветущего кустарника в саду поднимался в сыром воздухе мощный аромат. Он подошел ко мне быстрыми шагами.
– И это тоже не имело значения, – сказал он с непоколебимым упорством.
– Быть может, – согласился я, чувствуя, что мне его не понять. В конце концов, что я знал?
– Умерли они или нет, но я не мог отступать, – сказал он. – Я должен был жить, не так ли?
– Да, пожалуй, если стать на вашу точку зрения, – промямлил я.
– Я был рад, конечно, – небрежно бросил он, словно думая о чем-то другом. – Огласка, – произнес он медленно и поднял голову. – Знаете, какая была моя первая мысль, когда я услышал? Я почувствовал облегчение. Облегчение при мысли, что эти крики… Я вам говорил, что слышал крики? Нет! Ну так я слышал. Крики о помощи… они неслись вместе с моросящим дождем. Воображение, должно быть. И однако я едва могу… Как глупо… Остальные не слыхали. Я их спрашивал после. Они все сказали – нет. Нет? А я их слышал даже тогда! Мне следовало бы знать… но я не думал – я только слушал. Очень слабые крики… день за днем. Потом этот маленький полукровка подошел ко мне и заговорил: «“Патна”… французская канонерка… привели на буксире в Аден… Расследование… Управление порта… Дом моряка… позаботились о помещении для вас…» Я шел с ним и наслаждался тишиной. Значит, никаких криков не было. Воображение. Я должен был ему верить. Больше я уже ничего не слышал. Интересно, долго бы я это выдержал? Ведь становилось все хуже… я хочу сказать – громче.
