– Он от нас ушел… позвольте-ка, ушел в тот самый день, когда прибыл пароход с паломниками, возвращавшийся из Красного моря; две лопасти винта у него были сломаны. Это случилось три недели назад.
– Не было ли каких-нибудь разговоров о происшествии с «Патной»? – спросил я, ожидая худшего.
Он вздрогнул и посмотрел на меня, словно я был волшебником.
– Да, в самом деле. Откуда вы знаете? Кое-кто говорил об этом. Здесь собрались один или два капитана, управляющий технической конторой Ванло в порту, еще двое или трое и я. Джим тоже был здесь – стоял с сандвичем и стаканом пива в руке; когда мы заняты – вы понимаете, капитан, – нет времени завтракать по-настоящему. Он стоял вот у этого стола, а мы все столпились у телескопа и смотрели, как этот пароход входит в гавань. Тут управляющий от Ванло начал говорить о капитане «Патны»: как-то он делал для него какие-то починки; затем он нам рассказал, какая это была старая развалина и сколько денег он из нее выжимал. К слову он упомянул о последнем ее плавании, и тут мы все вступили в разговор. Один говорил одно, другой – другое… ничего особенного – то, что сказали бы и вы, и всякий человек. Немного посмеялись. Капитай О’Брайн с «Сары Грэнджер» – грузный крикливый старик с палкой, – он сидел вот в этом кресле и прислушивался к разговору. Вдруг как стукнет своей палкой по полу и заорет: «Негодяи!» Мы все так и подпрыгнули. Управляющий от Ванло подмигивает нам и спрашивает: «В чем дело, капитан О’Брайн?» – «В чем дело, в чем дело». Тут старик раскричался. «Над чем смеетесь? Это дело не шуточное. Оскорбление всему человечеству – вот что это такое! Я бы застыдился, если бы меня увидели в одной комнате с кем-нибудь из этих парней. Да, сэр!» Он встретил мой взгляд, и из вежливости я вынужден был сказать: «Негодяи. Ну конечно, капитан О’Брайн. Мне самому не хотелось бы видеть их здесь, так что в этой комнате вы находитесь в полной безопасности. Не хотите ли выпить чего-нибудь прохладительного?» – «К черту ваше прохладительное, Эгштрем! – кричит он, сверкая глазами. – Если я захочу пить, я и сам потребую. Нужно отсюда уходить. Воздух здесь сейчас испортился». Тут все не выдержали – расхохотались и один за другим последовали за стариком. И вот, сэр, этот проклятый Джим кладет сандвич, который он держал в руке, обходит стол и направляется ко мне; его стакан с пивом стоит нетронутый. «Я ухожу», – говорит. И больше ни слова. «Еще нет и половины второго, – говорю я, – можете урвать минутку и покурить». Я думал, он говорит, что пора ему отправляться на работу. Когда же я понял, что он задумал, у меня руки так и опустились. Знаете ли, не всякий день повстречаешь такого человека; парусной лодкой управлял как черт; готов был в любую погоду выходить в море навстречу судам. Не раз бывало, какой-нибудь капитан зайдет сюда и первым делом говорит: «Где это вы раздобыли такого морского агента, Эгштрем? Сумасшедший сорви-голова! На рассвете я еле-еле нащупывал дорогу, как вдруг смотрю – летит из тумана прямо мне под ноги лодка, полузалитая водой. Брызги перелетают через мачту, два перепуганных негра сидят на дне, а какой-то черт у румпеля орет: “Эй! Эй! Судно! Алло! Капитан! Эй! Эй! Агент Эгштрема и Блэка первым говорит с вами. Эй! Эй! Эгштрем и Блэк. Алло! Эй!” Расталкивает негров, кричит во все горло, прыгает на нас и орет мне, чтобы я ставил паруса, а он введет меня в гавань. Черт, а не человек! Никогда в своей жизни не видал, чтобы так обращались с лодкой. И ведь не пьян, а? А когда поднялся на борт – вижу: такой тихий, вежливый парень… и краснеет, словно девушка…» Говорю вам, капитан Марлоу, когда Джим выходил в море навстречу незнакомому судну, никто не мог с нами соперничать. Остальным поставщикам только и оставалось, что удерживать старых покупателей, и…
Эгштрем, видимо, был сильно расстроен.
– Да, сэр. Похоже было на то, что он готов отправиться в море за сто миль в старой калоше, чтобы заполучить судно для фирмы. Если бы фирма принадлежала ему и нужно было ее еще на ноги поставить, он бы и то не мог сделать большего… А теперь вдруг… совсем неожиданно. Вот я и подумал: «Ого! Хочет прибавки жалованья… вот в чем тут дело». «Ладно, – говорю я, – не к чему поднимать шум, Джимми. Скажите только: сколько вы хотите? Всякое разумное требование будет удовлетворено». Он поглядел на меня так, словно старался проглотить что-то, застрявшее у него в горле. «Я не могу оставаться у вас». – «Что за дурацкая шутка?» – спрашиваю я. Он покачал головой, а я по глазам его увидел, что он как будто уже ушел. Тут я на него накинулся и стал ругать. «От кого это вы бежите? – спрашиваю. – Кто вам пришелся не по вкусу? Что вас задело? Да у вас ума меньше, чем у крысы, – крыса и та не побежит с хорошего судна. Где вы думаете получить лучшее место, такой-сякой?» Уверяю вас, я его здорово отделал. «Эта фирма не потонет», – говорю. А он вдруг как подскочит. «Прощайте, – говорит и кивает мне головой, словно какой-нибудь лорд, – вы неплохой парень, Эгштрем. Даю вам слово, если бы вы знали причину, вы бы не стали меня задерживать». – «Это, – говорю, – величайшая ложь. Я знаю, чего хочу». Он так меня взбесил, что я даже расхохотался. «Неужели не можете подождать хоть минутку, чтобы выпить этот стакан пива, чудак человек?» Не знаю, что это на него нашло; он как будто дверь не мог найти; уверяю вас, капитан, забавное было зрелище. Я сам выпил это пиво. «Ну уж коли вы так спешите, пью за ваше здоровье из вашего же стакана, – сказал я ему. – Только запомните мои слова: если будете продолжать эту игру, вы скоро увидите, что земля для вас слишком мала – вот и все». Он бросил на меня мрачный взгляд и выбежал из комнаты, а лицо у него было такое, что хоть ребят пугай.
Эгштрем с горечью фыркнул и расчесал узловатыми пальцами белокурые бакенбарды.
– С тех пор так и не могу найти порядочного человека. Одни неприятности. А разрешите спросить, капитан, как это вы на него наткнулись?
– Он был помощником на «Патне» в то плавание, – сказал я, чувствуя, что обязан дать какое-то объяснение.
С минуту Эгштрем сидел неподвижно, запустив пальцы в бакенбарду, а затем разразился:
– А кому какое до этого дело, черт возьми?
– Полагаю, что никому… – начал я.
– И чего он, черт возьми, решил уйти?
Вдруг он засунул в рот левую бакенбарду и, пораженный какой-то мыслью, воскликнул:
– Черт! А ведь я ему сказал, что земля окажется слишком для него мала…
Глава XIX
Я вам рассказал эти два эпизода, дабы показать, что он с собой проделывал в новых условиях жизни. Таких эпизодов было много, – больше, чем можно пересчитать по пальцам.
Все они были равно окрашены той высокомерной нелепостью, какая делает их глубоко трогательными. Отбрасывать свой хлеб насущный, чтобы руки были свободны для борьбы с призраком, – это может быть актом прозаического героизма. Люди поступали так и раньше (хотя мы, пожившие на своем веку, знаем прекрасно, что не душа, но голодное тело делает человека отщепенцем), а те, что были сыты и намеревались быть сытыми всю жизнь, аплодировали такому почетному безумию. Он действительно был несчастен, ибо никакое безрассудство не могло его увести от нависшей тени. Всегда храбрость его оставалась под сомнением.
