Небо было темное, бархатистое, усеянное звездами. Над почерневшей землей поднимались короткие ползучие завитки дыма; затем налетел ветер и развеял дым. Браун думал, что атака начнется, как только прилив даст возможность войти в речонку военным лодкам, отрезавшим ему отступление. Во всяком случае, он был уверен, что попытаются увести его шлюпку, которая лежала у подножия холма, – темная высокая масса на слабо отсвечивающей, мокрой грязевой гряде. Но лодки на реке ничего не предпринимали. За частоколом и домами раджи Браун видел на воде их огни. Казалось, они лежали на якоре поперек потока. Виднелись и другие плавучие огни, перебирающиеся от одного берега к другому. Огни мерцали также на длинных стенах домов, тянувшихся вверх по берегу до поворота реки, и в глубине страны светились одинокие огоньки. Пламя больших костров, зажженных повсюду, освещало строения, крыши, черные сваи. Это было огромное поселение. Четырнадцать отчаянных авантюристов, лежавших плашмя за срубленными деревьями, подняли головы и поглядели вниз, на этот город, растянувшийся, казалось, на много миль по верховьям реки и кишевший людьми. Они не разговаривали друг с другом. Время от времени они слышали громкий крик или издалека доносился отдельный выстрел. Но вокруг их позиции было тихо, темно. Казалось, о них забыли, – как будто возбуждение, заставившее бодрствовать всех жителей, никакого отношения к ним не имело, словно они были уже мертвы.
Глава XXXIX
Все события этой ночи имеют огромное значение, ибо создавшееся благодаря им положение оставалось неизменным до возвращения Джима. Джим отправился вглубь страны, где пробыл уже больше недели, и первыми военными действиями руководил Даин Уорис. Храбрый и сообразительный юноша (который умел сражаться, как сражаются белые люди) хотел немедленно покончить с этим делом, но не мог сладить со своим народом. У него не было престижа Джима и репутации человека непобедимого. Он не был видимым, осязаемым воплощением непреложной справедливости и неизменной победы. Он пользовался любовью, доверием, восхищением, – и все же он был одним из них, тогда как Джим был из иной страны. Кроме того, белый человек – олицетворение силы – был неуязвим, тогда как Даина Уориса могли убить.
Таковы были скрытые помыслы, руководившие старшинами города, которые решили собраться в форту Джима, чтобы обсудить происшествия, словно надеялись обрести мудрость и храбрость в жилище отсутствующего белого. Шайке Брауна так повезло, что с полдюжины защищавшихся были случайно ранены. За ранеными, лежавшими на веранде, ухаживали их жены. Как только поднялась тревога, женщины и дети из нижней части города были отправлены в форт. Там распоряжалась Джюэл, расторопная и воодушевленная, встречая безусловное повиновение со стороны «народа» Джима, – народа, который, покинув свой маленький поселок под стенами форта, вошел в крепость, чтобы образовать гарнизон. Беженцы толпились вокруг нее, и все время до момента катастрофы она была настроена воинственно и мужественно.
Даин Уорис, узнав об опасности, немедленно отправился к Джюэл, ибо, следует вам знать, Джим был единственным человеком в Патусане, владевшим запасами пороха. Штейн, с которым он поддерживал тесную связь письмами, получил от голландского правительства специальное разрешение доставить в Патусан пятьсот бочонков пороха. Пороховым складом служил маленький погреб из неотесанных бревен, и в отсутствие Джима ключ находился у девушки. На совете, состоявшемся в одиннадцать часов вечера в столовой Джима, она поддержала Уориса, желавшего немедленно перейти в наступление. Мне рассказывали, что она встала во главе длинного стола, возле свободного кресла, где обычно сидел Джим, и произнесла воинственную, страстную речь, вызвавшую одобрительный шепот у собравшихся старшин.
Старого Дорамина, который больше года не показывался за пределами своего частокола, с большим трудом перенесли в форт. Он был, конечно, здесь первым лицом. Совет был настроен отнюдь не миролюбиво, и слово старика было бы решающим; но мое мнение таково, что он, хорошо зная необузданную храбрость своего сына, не смел произнести это слово. Более осторожные советы одержали верх. Некий Хаджи Саман распространился на ту тему, что «эти неистовые и жестокие люди во всяком случае обрекли себя на смерть. Они утвердятся на своем холме и умрут с голоду, или попытаются пробраться к лодке и будут застрелены из засады на другом берегу речонки, или же они прорвутся и убегут в лес, где погибнут».
Он доказывал, что путем хитрости можно уничтожить этих зловредных пришельцев, не подвергая себя опасностям битвы. Его слова произвели сильное впечатление. Жителей поселка смутило то обстоятельство, что в решительный момент лодки бездействовали. Представителем раджи на совете был дипломатический Кассим. Он говорил очень мало, слушал улыбаясь, дружелюбный и непроницаемый. Во время заседания чуть ли не через каждые пять минут являлись лазутчики, докладывавшие о поведении пришельцев. Ходили преувеличенные, несуразные слухи: у устья реки стоит большое судно с пушками; на нем много людей, черных и белых, кровожадных на вид. Они прибудут на многочисленных шлюпках и уничтожат всех жителей. Предчувствие близкой, непонятной опасности овладело народом. Один раз началась паника во дворе среди женщин: визг, беготня, заплакали дети. Хаджи Саман вышел, чтобы их успокоить. Потом часовой форта выстрелил во что-то, двигавшееся по реке, и чуть не убил одного из жителей, перевозившего в каноэ своих женщин, домашний скарб и двенадцать кур. Это вызвало еще большее смятение.
Между тем совещание в доме Джима продолжалось в присутствии девушки. Дорамин сидел с суровым лицом, грузный, глядел по очереди на говоривших и дышал медленно и тяжело, словно бык. Он не говорил до последней минуты, когда Кассим заявил, что лодки раджи будут отозваны, ибо нужны люди, чтобы защищать укрепление его господина. Даин Уорис в присутствии отца не высказывал своего мнения, хотя девушка от имени Джима умоляла его говорить. Она предлагала ему людей Джима, – так сильно хотелось ей немедленно прогнать пришельцев. Бросив взгляд на Дорамина, он только покачал головой.
Наконец совещание закончилось. Было решено поместить в ближайшие к речонке дома вооруженных людей, чтобы иметь возможность обстреливать лодку неприятеля. Лодку открыто не уводить; грабители на холме попробуют ею воспользоваться, и тогда удастся большинство их них пристрелить. Чтобы отрезать отступление тем, кому посчастливится бежать, и доступ новым пришельцам, Дорамин приказал Даину Уорису взять вооруженный отряд буги, спуститься вниз по реке и на расстоянии десяти миль от Патусана раскинуть лагерь на берегу и блокировать реку при помощи каноэ.
Я ни на секунду не допускаю мысли, что Дорамин боялся прибытия новых сил. Я считаю, что он руководствовался исключительно желанием не подвергать сына опасностям. Чтобы не допустить вторжения в город, решено было на рассвете приняться за постройку укрепления в конце улицы на левом берегу. Старый накхода объявил о своем намерении лично там распоряжаться. Под наблюдением девушки немедленно приступили к раздаче пороха, пуль и пистонов. Несколько человек были посланы в разные стороны за Джимом, точное местопребывание которого было неизвестно. Они отправились в путь на рассвете, но еще раньше Кассим ухитрился начать переговоры с осажденным Брауном. Этот искусный дипломат и поверенный раджи, покинув форт, чтобы вернуться к своему господину, взял к себе в лодку Корнелиуса, который молча шнырял в толпе, запрудившей двор. У Кассима был свой собственный маленький план, и Корнелиус был ему нужен как переводчик. И вот, под утро, Браун, размышлявший об отчаянном своем положении, услышал голос, поднимавшийся из болотистого, поросшего кустарником оврага, – голос дружелюбный, дрожащий, напряженный, просивший по-английски позволения взобраться на холм, чтобы передать очень важное поручение, при условии, если ему будет гарантирована полная безопасность.
