– Полезные сведения, – сказал Браун, настораживаясь, и Корнелиус заговорил о том, что происходит в поселке, повторил речи, произнесенные на совете, ровным голосом жужжа в ухо Брауна, словно не желая будить спящих.
– Он думает, что обезвредил меня, не так ли? – очень тихо пробормотал Браун.
– Да. Он дурак. Он явился сюда и ограбил меня, – жужжал Корнелиус, – и заставил весь народ ему верить; но если что-нибудь случится и они перестанут ему верить, – что тогда от него останется? Этот буги Даин, что ждет вас в низовьях реки, капитан, – тот самый человек, который загнал вас на холм, когда вы только что сюда прибыли.
Браун небрежно бросил, что недурно было бы избежать этой встречи; и с тем же независимым видом Корнелиус заявил, что знает обходный путь – пролив, достаточно широкий, по которому лодка Брауна может пройти, минуя лагерь Уориса.
– Вам придется не шуметь, – сказал он, словно что-то вспомнив, – так как в одном месте мы будем проходить как раз позади его лагеря. Очень близко. Они расположились на берегу и втащили свою лодку.
– Не бойтесь, мы умеем скользить неслышно, как мыши, – сказал Браун.
Корнелиус потребовал, чтобы его каноэ взяли на буксир в том случае, если он будет указывать дорогу Брауну.
– Я должен поскорей вернуться назад, – пояснил он.
За два часа до рассвета караульные известили находившихся за частоколом, что белые разбойники спускаются к своему судну. Тотчас же встрепенулись все вооруженные люди в Патусане, хотя на берегах реки по-прежнему было тихо, и, если бы не дымное пламя костров, город казался бы спящим, как в мирное время. Тяжелый туман низко навис над водой, и в призрачном сером свете ничего не было видно. Когда баркас Брауна выплыл из речонки в широкую реку, Джим стоял на низком мысе перед частоколом раджи – на том самом месте, куда он ступил по приезде в Патусан. В сером свете показалась движущаяся тень – одинокая, очень большая и, однако, трудно различимая. Доносился тихий шепот. Браун, сидевший у руля, слышал, как Джим спокойно сказал:
– Путь свободен. Вы лучше доверьтесь течению, пока не рассеялся туман. Но скоро он рассеется.
– Да, скоро будет светло, – отозвался Браун.
Тридцать или сорок человек, стоявшие с мушкетами перед частоколом, затаили дыхание. Буги, владелец пироги, тот самый, кого я видел на веранде Штейна, находился среди них и после рассказывал мне, что шлюпка, поравнявшись с низким мысом, вдруг словно выросла и нависла, как гора.
– Если вы находите, что имеет смысл переждать день в море, – крикнул Джим, – я постараюсь чего-нибудь вам прислать – теленка, ямсу… что придется.
Тень продолжала двигаться вперед.
– Да. Пришлите, – донесся из тумана заглушенный голос.
Никто из внимательных слушателей не понял смысла этих слов; а затем Браун и его люди уплыли, скрылись бесшумно, словно призраки.
Так Браун, невидимый в тумане, уезжает из Патусана, сидя бок о бок с Корнелиусом на корме шлюпки.
– Быть может, вы получите теленка, – произнес Корнелиус. – О да! Теленка. И ямсу. Вы это получите, раз он сказал. Он всегда говорит правду. Он украл все, что у меня было. Полагаю, вам теленок нравится больше, чем хорошая пожива.
– Я бы вам советовал держать язык за зубами, а то как бы кто не швырнул вас за борт в этот проклятый туман, – сказал Браун.
Лодка, казалось, лежала неподвижно; ничего не было видно – даже воды у бортов; только водяная пыль, стекаясь в капли, струилась по бородам и лицам. Было жутко, сказал мне Браун. «Каждый чувствовал себя так, словно он один плывет в лодке, преследуемый едва уловимыми вздохами призраков».
– Вышвырнете меня, да? Но я-то знаю, где я нахожусь, – угрюмо пробормотал Корнелиус. – Я здесь много лет прожил.
– И все-таки ничего не можете разглядеть в таком тумане, – сказал Браун, откидываясь назад и держа руку на бесполезном румпеле.
– Нет, могу, – огрызнулся Корнелиус.
– Очень приятно, – произнес Браун. – Значит, приходится верить, что вы вслепую можете найти канал, о котором говорили?
Корнелиус отвечал утвердительно.
– Вы слишком устали, чтобы грести? – спросил он, помолчав.
– Нет, черт возьми! – заорал вдруг Браун. – Вытаскивайте весла!
Раздался громкий стук в тумане, немного погодя сменившийся ровным поскрипыванием невидимых весел в уключинах. За исключением этого ничто не изменилось, и, если бы не поблескивали мокрые лопасти весел, могло, по словам Брауна, показаться, будто они летят на воздушном шаре, окутанные облаком. После этого Корнелиус не разжимал губ и только ворчливо приказал кому-то вычерпать воду из его каноэ, которое шло на буксире за шлюпкой. Понемногу туман стал белеть, и впереди просветлело. Налево Браун увидел сгущенный мрак, словно поглядел вслед отступающей ночи. Вдруг большой сук, покрытый листьями, навис над его головой, и концы ветвей, с которых стекала роса, изогнулись вдоль бортов лодки. Корнелиус, не говоря ни слова, взялся за румпель.
Глава XLIV
Думаю, что больше они не разговаривали. Лодка вошла в узкий боковой канал, и они продвигались вперед, упираясь лопастями весел в осыпающиеся берега. Было темно, словно огромные черные крылья распростерлись над туманом, заполнившим все пространство до вершин деревьев. Ветви над головой роняли тяжелые капли сквозь туман. Корнелиус что-то пробормотал, и Браун приказал своим людям зарядить ружья.
– Я даю вам возможность свести с ними счеты раньше, чем мы отсюда уедем, слышите, вы, жалкие калеки! – обратился он к своей шайке. – Смотрите же, подлецы, не упустите случая.
В ответ раздалось тихое ворчание. Корнелиус суетился и беспокоился о своем каноэ.
Тем временем Тамб Итам прибыл к месту своего назначения. Туман несколько задержал его, но он греб упорно, придерживаясь южного берега. Мало-помалу пробился дневной свет. Берега по обе стороны реки казались темными полосами, на которых можно было различить неясные очертания каких-то колонн и теней из переплетенных вверху ветвей. На воде еще лежал густой туман, но караульные смотрели зорко; когда Тамб Итам приблизился к лагерю, две человеческие фигуры вынырнули из белого пара и голоса сердито его окликнули. Он ответил им, и вскоре к нему подплыло каноэ, и он обменялся новостями с гребцами. Все шло хорошо. Беда миновала. Тогда люди в каноэ отпустили его челнок, за борт которого они держались, и тотчас же скрылись из виду. Он продолжал путь, пока не донеслись до него спокойные голоса; в рассеивающемся тумане он увидел огни маленьких костров на песчаной полосе, за которой вставали высокие стволы деревьев и кусты. Здесь также был сторожевой пост, и Тамб Итама снова окликнули. Он выкрикнул свое имя, еще два раза ударил веслом, и его каноэ врезалось в берег. Это был большой лагерь. Люди отдельными группами сидели на корточках и приглушенным шепотом вели утренние разговоры. Тонкие нити дыма вились в белом тумане. Маленькие шалаши на небольших возвышениях были построены для начальников отрядов. Мушкеты были составлены пирамидами, а длинные копья, воткнутые в песок, торчали возле костров.
