Глава II
Наблюдая за упорным падением барометра, капитан Мак-Вер подумал: «Где-то поблизости разыгралась паршивая погода». Это точная передача его мысли. Он был знаком с умеренно паршивой погодой. Выражение «паршивая» в применении к погоде для моряка связано лишь с представлением об умеренной неприятности. Если бы какой-то неоспоримый авторитет заявил ему, что конец мира будет вызван какой-нибудь катастрофической неурядицей в атмосфере, он усвоил бы себе эту идею в образе паршивой погоды, и никак не иначе, потому что он не имел никакого понятия о геологических переворотах, а вера вовсе не сопряжена непременно со знанием. Мудрое его отечество актом парламента постановило, что раньше, чем он может быть допущен к управлению судном, он должен быть в курсе некоторых несложных вопросов, касающихся разных циркулярных волнений, как-то: ураганов, циклонов, тайфунов. Очевидно, он был в курсе этих вопросов, иначе не состоял бы командиром парохода «Нань-Шань» в китайских водах в сезон тайфунов. Но, если он в свое время удовлетворительно ответил на экзамене на эти вопросы, теперь он ничего об этом не помнил. Он, конечно, ощущал все неудобства этой липкой жары. Напрасно он думал освежиться на вышке. Воздух казался густым, тяжелым. Он дышал как рыба и начинал чувствовать себя не в своей тарелке.
«Нань-Шань» оставлял борозду на поверхности моря, которая блестела, как волнистый кусок серого шелка. Бледное и тусклое солнце изливало свинцовый жар и странно мерцающий свет. Китайцы лежали на палубах. Их бескровные, осунувшиеся желтые лица походили на лица больных желтухой. Капитан Мак-Вер отметил двоих, лежавших врастяжку на палубе с закрытыми глазами, – они казались мертвыми; другие трое ссорились на носу; какой-то дюжий парень, полунагой, с широкими плечами, бессильно перевесился через лебедку; другой сидел на палубе, по-девичьи подогнув колени и склонив голову набок, и с невероятной медлительностью заплетал косу; даже пальцы его двигались вяло. Дым еле-еле выбивался из трубы, и его не относило в сторону, он растекался зловещим облаком, испускавшим запах серы и осыпавшим сажей палубу.
– Какого черта вы там возитесь, мистер Джакс? – спросил капитан Мак-Вер.
Столь необычайное обращение, хотя произнесенное скорее бормотанием, чем вслух, заставило мистера Джакса вскочить, точно его ткнули под пятое ребро. Он сидел на принесенной им на вышку низкой скамейке с веревкой, обмотанной вокруг его ног, и куском парусины на коленях; он усердно тыкал в нее шилом. Джакс поднял глаза, и его изумление отразилось в них выражением невинности и чистосердечности.
– Я сшиваю веревкой мешки из новой партии, которую мы заготовили для угля в последнее плавание, – коротко объяснил он. – Нам они понадобятся для следующей погрузки, сэр.
– А что случилось со старыми?
– Износились, сэр.
Капитан Мак-Вер, нерешительно посмотрев на своего помощника, пришел к мрачному и циническому заключению, что половина мешков упала за борт, «если это действительно так», и перешел на противоположную сторону мостика. Джакс, раздраженный этой ничем не вызванной атакой, сломал шило на втором стежке и, бросив работу, встал и свирепо, вполголоса, проклял жару.
Винт тяжко стучал. Три китайца на носу прекратили перебранку, а тот, что заплетал косу, обхватил свои ноги и уныло уставился в пространство. Пасмурное солнце бросало изнемогающие, слабые тени. Волны с каждым моментом становились выше и бежали все быстрее, и пароход тяжело кренился в гладких, глубоких ложбинах моря.
– Хотел бы я знать, откуда берется такая чертова качка? – громко произнес Джакс, оправившись от толчка.
– С северо-востока, – буркнул «буквальный» Мак-Вер с противоположного конца мостика. – Где-то вблизи разыгралась скверная погода. Подите посмотрите на барометр.
Когда Джакс вернулся из штурманской рубки, его лицо выражало беспокойство и озабоченность. Ухватившись за перила, он стал всматриваться в даль.
Температура в машинном отделении поднялась до ста семнадцати градусов
[24]
. Из люка и через сетку в переборках котельной вырывался хриплый гул раздраженных голосов и сердитое звяканье и бряцание металла, словно там, внизу, спорили люди с медными глотками и железными телами. Второй механик ругал кочегаров за то, что они не поддерживают пара. Это был человек с руками кузнеца, и обычно его побаивались; но в тот день кочегары храбро огрызались в ответ и с бешенством отчаяния захлопывали дверцы топки.
Затем шум внезапно прекратился, из кочегарки вынырнул второй механик, весь грязный и насквозь мокрый, как трубочист, вылезающий из колодца. Едва высунув голову, он принялся бранить Джакса за то, что вентиляторы кочегарки плохо прилажены; в ответ Джакс умоляюще развел руками, словно желая сказать: «Ветра нет, ничего не поделаешь… сами видите…» Но тот не хотел внимать никаким доводам. Зубы сердито блеснули на грязном лице. Он берет на себя труд отщелкать этих пустоголовых кочегаров там, внизу, сказал он, но, провались все к черту, неужели проклятые моряки думают, что можно поддерживать пар в этих забытых богом котлах одними тумаками? Нет, черт возьми! Нужна еще и тяга. Если это не так, он готов на веки веков превратиться в палубного матроса, у которого вместо головы швабра. А старший механик с полудня вертится у манометра или носится, как помешанный, по машинному отделению. О чем думает Джакс? Чего он торчит здесь, наверху, если не может заставить своих ни на что не годных калек повернуть вентиляторы к ветру?
Отношения между «машинным» и «палубой» «Нань-Шаня» были, как известно, братские, поэтому Джакс, перевесившись через поручни, сдержанно попросил механика не прикидываться глупым ослом, – в другом конце мостика стоит шкипер. Но второй механик возмущенно заявил, что ему нет дела до того, кто стоит в другом конце мостика; а Джакс, моментально перейдя от высокомерного неодобрения к крайнему возбуждению, весьма нелюбезно пригласил его подняться наверх, самому установить проклятые вентиляторы и поймать ветер, какой нужен его ослиной породе. Второй механик взбежал наверх и набросился на вентилятор у левого борта судна с такой энергией, словно хотел его вырвать и швырнуть за борт. На самом же деле он только повернул раструб палубного вентилятора на несколько дюймов, затратив на это столько сил, что казался совсем истощенным. Он прислонился к рулевой рубке, а Джакс подошел к нему.
– О боже! – воскликнул слабым голосом механик.
Он поднял глаза к небу, потом снизил стеклянный взгляд к горизонту, который, поднявшись под углом в сорок градусов, как будто повис на мгновение над судном и затем стал медленно осаживаться вниз.
– Боже мой! Фу-у! Что такое, в самом деле?
Джакс, растопырив свои длинные ноги наподобие циркуля, сказал с оттенком превосходства в голосе: «Попадет нам сегодня. Барометр валится вниз черт знает как, Гарри. А ты тут подымаешь этот глупый шум…» Слово «барометр», по-видимому, оживило безумное раздражение второго механика. Собравшись с силами, он суровым и сдержанным тоном посоветовал Джаксу запихать себе в глотку этот гнусный инструмент. Кому какое дело до его чертова барометра! Суть в том, что давление пара падает, а у него жизнь стала хуже собачьей, когда кочегары теряют сознание, а старший механик одурел; ему лично наплевать, скоро ли все это взлетит к черту! Казалось, механик готов расплакаться; затем он перевел дух, мрачно пробормотал: «Я им покажу – терять сознание!» – и бросился к люку. Тут он задержался на секунду, чтобы погрозить кулаком неестественно бледному солнцу, а затем, гикнув, прыгнул в темную дыру.
