Гудрун не хотелось, чтобы существовал некий жесткий вариант, при котором события приняли бы определенный поворот. Хорошо бы завтра, во время поездки, в ее жизни произошло непредвиденное событие или вмешалась некая сила и унесла ее в совершенно новом направлении. Так что, хотя ей хотелось выйти последний раз на снег и погулять с Лерке, она не собиралась быть при этом серьезной или деловитой.
Но и в самом Лерке тоже не было никакой серьезности. Коричневая вельветовая шапочка со свисающими ушами — голова в ней выглядела круглой, как каштан; прядь тонких черных волос, ниспадающая на большие темные глаза эльфа; блестящая, тонкая, смуглая кожа; мелкие черты лица — когда он гримасничал, кожа скручивалась мелкими морщинками; в нем было что-то от мальчишки и от летучей мыши. В зеленой суконной куртке он выглядел chétif и хилым и всей своей фигурой разительно отличался от остальных.
Лерке взял для них небольшие сани, и они пустились в путь, с трудом пробираясь сквозь слепящий снег, который обжигал уже привыкшие к суровым условиям лица. Их смешили собственные остроты, каламбуры, игра слов. Фантазии были для них реальностью, они были счастливы, перекидываясь цветными мячиками острот и аллюзий. Их натуры расцветали в этом взаимодействии, они наслаждались невинной игрой. Им хотелось и собственные отношения удержать на уровне игры — такой чудесной игры.
К санному спорту Лерке не относился серьезно. Он не вкладывал в него столько пыла и напряжения, как Джеральд. Это как раз и нравилось Гудрун. Она устала, ох, как устала от одержимости Джеральда физической активностью. Лерке почти не управлял санями, они неслись с горы весело, как подгоняемый ветром лист, и когда на повороте свалились в снег, то он, увидев, что оба выбрались из сугроба невредимыми, тут же снова стал смеяться и шалить, как эльф. Гудрун не сомневалась: если он будет в ударе, то станет и в аду отпускать игривые шуточки. Эта мысль ее развеселила. Такое поведение поднимало над унылой повседневностью, однообразием существования.
Не замечая времени, они весело и беззаботно резвились, пока солнце не пошло под уклон. Вдруг, когда сани, опасно развернувшись в конце спуска, остановились, Лерке сказал:
— Подождите! — И вытащил неизвестно откуда флягу-термос, коробку с печеньем и бутылку шнапса.
— О, Лерке, — воскликнула Гудрун. — Какая вдохновенная мысль! Можно только сказать — comble de joie
[203]
! А из чего шнапс?
— Heidelbeer
[204]
, — ответил он.
— Не может быть! Из черники, что растет под снегом. Да напиток и выглядит так, будто его гнали из снега.
Ты чувствуешь, — Гудрун принюхалась, — как пахнет черникой? Как чудесно! Так и кажется, что ее запах доносится из-под снега.
Она легонько топнула ножкой. Лерке опустился на колени, присвистнул и приложил ухо к снегу. Его глаза озорно блеснули.
— Ха-ха! — рассмеялась Гудрун — она оживилась от такой необычной реакции на ее сумасбродные речи. Лерке всегда ее дразнит, смешит. Но его насмешки еще более абсурдны, чем ее сумасбродства, и потому остается только смеяться и чувствовать себя раскрепощенной.
Она слышала, как их голоса — ее и его — серебряными колокольчиками звенят на морозном, неподвижном воздухе в сгущавшихся сумерках. Как замечательно, как необыкновенно находиться в этом серебристом уединении вдвоем!
Гудрун сделала глоток горячего кофе — теперь тонкий кофейный аромат вился в морозном воздухе рядом с ними — так пчелы вьются вокруг цветов. Потом отхлебнула немного шнапса и приступила к холодному и нежному сливочному печенью. Как все вкусно! В снежном безмолвии и приближавшейся темноте обострялись и вкус, и обоняние, и слух.
— Вы едете завтра? — наконец спросил Лерке.
— Да.
Наступила тишина, когда кажется, что белое звенящее безмолвие набирает силу и вечер растет, дотягиваясь до бесконечности, которая оказывается совсем рядом.
— Wohin
[205]
?
Он задал вопрос — wohin? Куда? Wohin? Какое красивое слово! Ей не хотелось отвечать. Пусть оно звучит вечно.
— Не знаю, — ответила Гудрун, улыбаясь.
Лерке уловил ее улыбку.
— Никогда не знаешь, — сказал он.
— Никогда не знаешь, — повторила она.
Последовало молчание, во время которого Лерке поедал печенье со скоростью кролика, грызущего капусту.
— Но куда хотя бы куплен билет? — рассмеялся он.
— Боже! — воскликнула Гудрун. — Ведь нужен билет!
Это был удар ниже пояса. Она представила, как стоит у окошка кассы на станции. Но тут пришла утешительная мысль. И Гудрун вздохнула с облегчением.
— Но ехать-то не обязательно, — воскликнула она.
— Конечно, нет!
— Я хочу сказать, что совсем не обязательно ехать именно туда, куда куплен билет.
Эта мысль поразила его. Наличие билета вовсе не означает, что ты должен ехать до станции назначения. Поездку можно прервать. В каком-то месте. Это идея!
— Тогда берите билет до Лондона, — предложил Лерке. — Туда точно не стоит ехать.
— Согласна, — сказала Гудрун.
Он налил немного кофе в крышку от термоса.
— Вы не скажете мне, куда поедете на самом деле? — спросил он.
— Да я и сама не знаю, — ответила Гудрун. — Куда ветер подует.
Лерке насмешливо посмотрел на нее, потом надул щеки, как Зефир
[206]
, дующий с севера.
— Ветер дует в сторону Германии, — объявил он.
— Похоже на то, — рассмеялась Гудрун.
Вдруг они осознали, что рядом с ними смутно белеет человеческая фигура. Это был Джеральд. Сердце Гудрун бешено заколотилось, ее охватил страх. Она встала с санок.
— Мне сказали, где вы. — В молочных сумерках голос Джеральда звучал как приговор.
— Дева Мария! Вы явились как призрак, — воскликнул Лерке.
Джеральд не удостоил мужчину ответом. Его присутствие здесь было неестественным и призрачным.
Лерке встряхнул фляжку, потом перевернул ее — на снег скатилось несколько капель.
— Ничего! — сообщил он.
Джеральд видел несуразную фигурку немца ясно и отчетливо — как в полевой бинокль. Эта фигурка вызывала в нем отвращение, ему хотелось, чтобы ее не было.
Лерке потряс коробку с печеньем.
— Печенье еще есть, — сказал он.
И потянувшись с саней к стоявшей рядом Гудрун, протянул ей коробку. Пошарив там, она взяла одно печенье. Лерке уже собирался передать коробку Джеральду, но тот решительным взглядом отсек эту попытку, и Лерке неловко отложил коробку в сторону. Потом взял в руки небольшую бутылочку и посмотрел ее на свет.
