— Ну, уж нет, этого я не хотел. Я велел ей не возвращаться. Зачем ты вернулась, Минетта?
— К тебе это не имеет никакого отношения, — ответила девушка, кипя от возмущения.
— Тогда зачем? — визгливо выкрикнул Холлидей.
— Она поступает как хочет, — вступился Беркин. — Сядешь ты или нет?
— Нет. Рядом с Минеттой не сяду, — продолжал визжать Холлидей.
— Не бойся, я тебя не трону, — сказала девушка резко, но с покровительственной ноткой в голосе.
Подойдя к столику, Холлидей сел и, положив руку на сердце, воскликнул:
— Как я разволновался! Минетта, никогда больше так не поступай! Зачем ты вернулась?
— К тебе это не имеет отношения, — повторила она.
— Ты это уже говорила! — завизжал он снова.
Девушка отвернулась от него, обратившись к Джеральду Кричу. У того блестели глаза: сцена его забавляла.
— Вы боялись дикавей? — спросила девушка спокойным и лишенным интонации детским голосом.
— Да нет, не очень. В целом дикари не опасны, они словно еще не родились, их нельзя по-настоящему бояться. Сразу ясно, что ими можно управлять.
— Вот как? Значит, они не свивепые?
— Не очень. К слову сказать, на свете не так уж много свирепых существ. И среди людей, и среди животных. Мало кто действительно опасен.
— Разве что в стаде, — перебил его Беркин.
— Неужели дикави не опасны? А я думала, они убивают тут же, не мовгнув глазом.
— Правда? — рассмеялся Джеральд. — Дикарей явно переоценивают. Они такие же люди, как и все остальные, и, познакомившись с вами, успокаиваются.
— Значит, быть путешественником не так уж и опасно? И особенной смелости не нужно?
— Можно сказать и так. Тут больше трудностей, чем опасностей.
— А вам никогда не было страшно?
— В жизни? Не знаю. Кое-чего я боюсь — быть запертым или связанным. Боюсь быть связанным по рукам и ногам.
Она не сводила с него глаз, и этот не отпускающий его наивный взгляд очень волновал Джеральда, хотя наружно он выглядел спокойным. Чувствовать, как девушка вытягивает правду о нем из самых глубин его существа, — в этом было особое наслаждение. Ей хотелось его узнать. Ее взгляд, казалось, проникал прямо под кожу. Джеральд понимал, что девушка в его власти, она обречена на связь с ним, должна видеть его и знать. И это пробуждало в нем необычное радостное волнение. Он также чувствовал, что она сама упадет ему в руки и подчинится. Девушка смотрела на него преданным, почти рабским взглядом, ничего другого не видя. Ее интересовало далеко не все, что он говорил, а только то, что он рассказывал о себе, ей хотелось проникнуть в тайну его существа, в его мужской опыт.
На лице Джеральда играла недобрая усмешка, за ней таились огонь и подсознательное возбуждение. Он сидел, положив руки на стол; эти загорелые, довольно зловещие руки, в которых, несмотря на их красивую форму, было нечто звериное, как бы тянулись к девушке. Его руки очаровали ее. Она поняла, что покорена.
К столику подходили разные мужчины, чтобы перекинуться парой слов с Беркином и Холлидеем. Джеральд тихо спросил Минетту:
— Откуда вы приехали?
— Из деревни, — ответила Минетта тихо, но достаточно отчетливо. Лицо ее напряглось. Время от времени она переводила взгляд на Холлидея, и раз ее глаза ярко вспыхнули. Но привлекательный молодой человек полностью ее игнорировал; похоже, он и правда побаивался девушку. Некоторое время Минетта не замечала Джеральда. Он, видно, еще не полностью завоевал ее.
— А какое отношение ко всему этому имеет Холлидей? — спросил он все тем же тихим голосом.
Она ответила не сразу. Наконец неохотно проговорила:
— Он настоял, чтобы я жила с ним, а теперь хочет вышвырнуть. И не позволяет уйти ни к кому другому. Хочет, чтобы я похоронила себя в деревне. И твердит, что я преследую его и что от меня нельзя избавиться.
— Сам не понимает, чего хочет, — сказал Джеральд.
— Чтобы понимать, нужно иметь голову, — сказала девушка. — Он делает то, что ему скажут. И никогда — что хочет сам: он просто не понимает, что хочет. Самое настоящее дитя.
Джеральд взглянул на Холлидея, на его мягкое, несколько порочное лицо. Эта мягкость была привлекательна, она говорила о доброй, нежной натуре, которая располагала к себе.
— Но у него же нет над вами власти, надеюсь? — спросил Джеральд.
— Понимаете, он заставил меня жить с ним, когда я этого совсем не хотела, — ответила она. — Пришел ко мне, плакал в три ручья и говорил, что если я не вернусь, он этого не вынесет. Говорил, что никуда не собирался уходить и останется со мною навсегда. И заставил-таки меня вернуться. Потом всякий раз это повторялось снова. А теперь, когда я жду ребенка, он дает мне сто фунтов, чтобы сплавить в деревню и больше никогда не видеть и не слышать меня. Но я не стану этого делать после того…
На лице Джеральда отразилось недоумение.
— У вас будет ребенок? — недоверчиво спросил он. Глядя на девушку, в это верилось с трудом: слишком уж молода она была, да и сам образ ее жизни плохо вязался с материнством.
Девушка внимательно посмотрела на Джеральда; в ее голубых детских глазах появилось новое, чуть заметное выражение, говорившее о том, что ей известен порок, темная бездна и безрассудство. Затаенное пламя коснулось его сердца.
— Да, — сказала она. — Разве это не свинство?
— Вы не хотите ребенка?
— Конечно, нет, — решительно заявила она.
— А какой срок? — поинтересовался Джеральд.
— Десять недель, — ответила девушка.
Все это время она не спускала с него глаз. Он же молчал, задумавшись. Затем, потеряв интерес к теме разговора и приняв равнодушный вид, спросил участливым тоном:
— Здесь хорошо кормят? Может, заказать что-нибудь?
— Спасибо, — отозвалась она. — Обожаю устрицы.
— Вот и отлично, — сказал Джеральд. — Будем есть устрицы. — И он подозвал официанта.
Холлидей никак себя не проявлял, пока перед девушкой не поставили тарелку. Тогда он неожиданно воскликнул:
— Минетта, нельзя есть устрицы, когда пьешь коньяк.
— Какое тебе до этого дело? — сказала она.
— Никакого, никакого, — выкрикнул Холлидей. — Но устрицы не совместимы с коньяком.
— Я не пью коньяк, — заявила девушка и выплеснула ему в лицо остатки спиртного. Холлидей пронзительно взвизгнул. Она же продолжала сидеть с безучастным видом.
— Минетта, что с тобой? — испуганно вскричал Холлидей.
У Джеральда окрепла догадка, что Холлидей боится девушки и еще — что он получает удовольствие от этого страха. Казалось, он наслаждается им, как и ненавистью к девушке, муссирует их, извлекая максимум удовольствия.
