— Для чего они вам? — спросил Уилсон.
— Надо, и все, — отрезала Уинифред. Она не любила, когда слуги задают лишние вопросы.
— Понятно. И все же — для чего? Для украшения дома, или, может, вы собираетесь кому-то их послать, или еще для каких-то целей?
— Хочу преподнести при встрече.
— При встрече! Кто же приезжает? Герцогиня Портлендская?
— Нет.
— Значит, не она? Если учесть все ваши пожелания, получится настоящая выставка цветов.
— Этого я и хочу.
— Прекрасно. Тогда перейдем от слов к делу.
На следующий день Уинифред в платье из серебристого бархата, с вызывающе огромным букетом цветов нетерпеливо дожидалась в классной комнате появления Гудрун, то и дело поглядывая из окна на подъездную аллею. Утро было дождливое. Ноздри щекотал необычный аромат оранжерейных цветов, букет представлялся ей маленьким костром, и ее сердечко тоже было охвачено странным пламенем. Привкус романтического приключения волновал, как глоток пьянящего вина.
Наконец она увидела Гудрун и понеслась вниз по лестнице, чтобы сообщить об этом отцу и Джеральду. Посмеиваясь над ее волнением и старанием сохранить серьезность, оба вышли с девочкой в холл. Слуга торопливо пошел к дверям, взял у Гудрун зонтик и помог снять плащ. Встречающая сторона стояла в стороне, пока молодая женщина не вошла в холл.
Гудрун раскраснелась от дождя, волосы завились мелкими кудряшками, она была похожа на цветок, распустившийся под дождем, — на только что раскрывшийся бутон, излучающий тепло, посланное ему ранее солнцем. Она была так прекрасна, так загадочна, что у Джеральда екнуло сердце. На женщине было элегантное синее платье и темно-красные чулки.
Уинифред выступила вперед, держась необычно чопорно.
— Мы так рады вашему возвращению, — сказала она. — Эти цветы для вас. — И девочка вручила букет.
— Мне? — воскликнула Гудрун. Сначала она замерла, потом ее охватила бурная радость, на какое-то мгновение она словно ослепла от блаженства. Потом подняла свои необыкновенные, полные счастья глаза и перевела их с отца на Джеральда. И вновь у Джеральда екнуло сердце, он с трудом выдержал взгляд этих открытых, пламенных глаз. Взгляд был настолько откровенен, что его было трудно вынести, и Джеральд отвернулся, зная, что ему не удастся избежать чар этой женщины. И содрогнулся в предчувствии потери свободы.
Гудрун зарылась лицом в цветы.
— Как они прекрасны! — произнесла она приглушенным голосом. А потом вдруг, уступив неожиданному страстному порыву, склонилась к Уинифред и поцеловала ее.
Подошел мистер Крич, протягивая руку.
— Я боялся, что вы надумали сбежать от нас, — пошутил он.
Гудрун подняла на него сияющее, веселое, новое лицо.
— Правда? — отозвалась она. — Нет, я не собиралась оставаться в Лондоне.
Ее голос звучал мягко и ласково, она давала понять, что рада вернуться в Шортлендз.
— Вот и хорошо, — сказал отец. — Сами видите, как вам здесь рады.
Гудрун ответила ему только теплым, застенчивым взглядом темно-синих глаз. Подсознательно она остро ощущала свою силу.
— Видно, что вы вернулись домой с триумфом после многих побед, — продолжал мистер Крич, держа ее руку в своей.
— Вы ошибаетесь, — возразила Гудрун, почему-то покраснев. — Пока я не приехала сюда, их не было.
— Не говорите! Мы не станем слушать сказки! Разве мы не следим за новостями в газетах, Джеральд?
— Выставка получила самые высокие отзывы, — сказал Джеральд, пожимая Гудрун руку. — Что-нибудь продали?
— Немного, — ответила она.
— Тоже неплохо, — отозвался он.
Гудрун не совсем поняла, что он имеет в виду. Но удовольствие от теплого, лестного приема заслонило все остальное.
— Уинифред, — сказал отец, — у тебя найдутся туфли для мисс Брэнгуэн? Вам лучше сразу сменить обувь…
Гудрун вышла с букетом в руках.
— Замечательная молодая женщина, — заметил отец, когда за ней закрылась дверь.
— Да, — отозвался Джеральд кратко, как будто это наблюдение ему не понравилось.
Мистеру Кричу было приятно, когда Гудрун приходила на полчасика поболтать с ним. Мертвенно-бледный, он обычно выглядел так скверно, словно жизнь еле теплилась в нем. Но стоило ему почувствовать себя лучше, как он делал вид, что он все тот же, прежний, сильный, не теряющий связь с жизнью — не с внешним, рутинным существованием, а с глубинным, мощным течением. И тут Гудрун была незаменима. Ее общество вдохновляло больного — в течение этих получасовых визитов он получал такой заряд бодрости, чувствовал такой необычайный подъем сил и свободу, что казалось, он только и начинает жить.
Гудрун в очередной раз пришла к нему в библиотеку, где мистер Крич сидел на диване, обложенный подушками. Восковая бледность лица, потемневший, невидящий взгляд. Черная бородка, в которой теперь поблескивала седина, казалось, росла из восковой плоти трупа. Однако он излучал бодрость и юмор. Гудрун принимала это абсолютно естественно. И разговаривала с ним как со здоровым человеком. И все же ужасный облик, помимо воли, запечатлелся в ее душе. Она понимала: сколько бы он ни шутил, в его глазах — глазах мертвеца — будет все та же темная пустота.
— А вот и мисс Брэнгуэн, — приветствовал он гостью; стоило лакею объявить о ее приходе, как он тут же принял бодрый вид. — Томас, поставь вот сюда стул для мисс Брэнгуэн. Вот так… хорошо. — Больной с видимым удовольствием смотрел на красивое, свежее лицо молодой женщины. Оно дарило ему иллюзию жизни. — А сейчас выпейте бокал хереса и проглотите кусочек пирожного. Томас…
— Спасибо, не надо, — сказала Гудрун. И тут же сердце ее упало: больного, казалось, насмерть сразил отказ. Ей следовало подыгрывать, а не вступать в конфликт. Уже через мгновение она лукаво улыбнулась.
— Я не очень люблю херес, — поспешила исправить она ошибку, — но зато люблю почти все остальное.
Больной тут же ухватился за соломинку.
— Не любите херес? Нет? Что-то другое! Но что? Что у нас есть, Томас?
— Ликер… кюрасо.
— С удовольствием выпью рюмочку кюрасо, — сказала Гудрун, доверительно глядя на больного.
— Как угодно. Тогда, Томас, кюрасо и пирожное… а может, печенье?
— Лучше печенье, — попросила Гудрун. Ей ничего не хотелось, но следовало проявить такт.
— Хорошо.
Мистер Крич ждал, когда ей принесут ликер и печенье, и только тогда успокоился.
— Вы уже слышали о нашем плане устроить студию для Уинифред над конюшнями? — Произнес он с волнением.
— Нет! — воскликнула Гудрун, изобразив удивление.
— А я думал, Уинифред не удержится и напишет вам об этом в письме.
