Человек в плотной толпе, стиснутый со всех сторон, тем не менее, может внутренне оставаться в абсолютном одиночестве, сохраняя полную независимость и не поддаваясь влиянию окружающих его людей. Существуют самые различные способы внешнего сосуществования с другими при сохранении внутренней обособленности.
Можно действительно установить практически непреодолимый барьер даже перед тем, кто физически воздействует на наше тело, отгородившись безразличием, спокойной гражданской «смертью», испытывая безмятежное презрение к самой возможности ощущать кого бы то ни было рядом с собой. Мы можем легко поддерживать в себе это состояние ежедневно, в каждое мгновение собственной жизни в своем социальном окружении.
Это позволяет понять, что ущерб собственной личности наносит не внешнее физическое нахождение рядом с другим, но тот способ, которым субъект принимает другого, ищет, внутренне желает его.
На словах человек может всячески отрекаться от другого, но если последний психически в нем присутствует – благодаря семантическому полю, стереотипу, определенному образу или совпадающей рефлективной матрице – то это означает, что субъект бессознательно его желает.
Можно выделить четыре формы проявления этого внутреннего чувства:
1) сакрализация;
безразличное или относительное товарищество;
2) боязливое подчинение или реактивное отношение (ненависть, презрение, сильное впечатление, производимое другой личностью; пренебрежение, которое приводит к вовлечению, возбуждая агрессивность);
инстинктивная зависимость
[73]
(неудержимая потребность, причем, не имеет значения, положительная она или отрицательная, это может быть и какойто порок, слабость, без которой субъект не может обойтись: курение, секс, алкоголь, азартные игры, членство в клубе и т.д.).
Сакрализация, относительное товарищество, реактивное отношение и инстинктивная зависимость представляют собой те четыре формы связи, которые обусловливают неполноценность нашего внутреннего мира и неотвратимо ведут к самоотчуждению.
Если связь функциональна (облегчает путь, обусловливает рост, развитие), то даже при сакрализации или инстинктивной зависимости субъект оправдывает свое существование.
В данном контексте я рассматриваю только проблему дистонических зависимостей, которые невротизируют нашу идентичность, уменьшая наше присутствие, ограничивая нашу личность и власть над собственным существованием.
Просто уклоняясь от воспоминаний, мыслей, телефонных звонков, разговоров и встреч, невозможно устранить эту зависимость, ибо само поведение субъекта означает, что он желает другого, приманивает его к себе и стремится к нему.
Для окончательного разрыва зависимости необходимо дискредитировать другого в собственном внутреннем жизненном мире. Речь идет о радикальном вытеснении другого, даже если он был добр к нам, даже если он очень помог нам тогда, когда мы в этом нуждались, даже если в глубине души нам его жаль.
Это – решительный разрыв изнутри, стирание любого воспоминания об этом человеке. Тогда динамика исчезает, контакт нарушается, происходит внешний пересмотр без вовлечения субъекта, так как следы присутствия другого уничтожены во внутреннем мире индивида, а также в сновидениях или в бессознательном. Внешняя связь не имеет значения. Это – беспощадное и необратимое устранение любым способом другого из собственного внутреннего мира.
Только после разрыва внутреннего контакта возможна метанойя
[74]
.
«Убить» означает уничтожить сложившийся у субъекта образ. Не следует демонстрировать внешнее пренебрежение другому, оскорбляя или прогоняя его прочь, потому что подобное поведение лишь укрепляет зависимость, свидетельствуя об инфантилизме. Субъект должен уничтожить свою связь, некую часть себя, связанную «с…», устранить свой модуль отношения «к…», отсечь то, что затягивает его в регрессивную модальность самого себя. Таким образом, он уничтожает ту часть внутреннего мира, которая принадлежит другому, или внутренний мир другого, которым является он, к которому он принадлежит или который его – каким-то образом – сформировал.
Когда психотерапевт рекомендует клиенту устранить из своей жизни другого человека, он имеет в виду именно это единственное онтопсихологическое значение данного понятия.
Что объективно подтверждает успешность разрыва? Функциональность и сновидения – вот «практическое доказательство» того, продолжает ли другой присутствовать во внутреннем мире человека или нет.
Сновидения позволяют проверить истинность утверждений субъекта о том, что другой человек более не занимает его мысли. Если другой продолжает присутствовать в сновидениях, значит, субъект не сумел его изгнать; другой скрытно оккупирует его бессознательный мир, поскольку он его по-прежнему сакрализует, защищает, ненавидит, полагая, что нуждается в нем.
Если мы хотим добиться большего от жизни и от самих себя, необходимо научиться устранять и этот образ или эти связи, в которых кроются причины нашего поражения.
Великая река не тратит время на сакрализацию своего источника. Величие этой реки создано многими: источник дал ей начало, а дожди и воды других рек расширили ее русло. В конечном счете, субъект сам создает себя и достигает величия. Возвеличивание фигур отца и матери означает инфантильное унаследование самого себя. Сегодня ты такой, каким ранее сам себя создал. Следовательно, «вместе с водой нужно выплеснуть и ребенка», никогда не оборачиваться назад, пусть это и нелегко.
Разорвав путы исторической органиграммы, следует перейти к другим трансисторическим уровням, которые составляют часть метаисторических психических констелляций
[75]
, но при этом являются реальными оперативными динамиками. Существует целый набор верований или ориентиров псевдомистического характера, составляющих часть системы ценностей субъекта, его способа оценки собственного существования, но если они нефункциональны, их тоже следует устранить.
Это относится и к ролям, в которых выступает субъект. Роли – это структуры человеческой личности, типологии, которыми он специфицирует свое существование; это внутренние модусы его существования, поэтому они составляют черты характера человека.
Даже дружба без взаимной пользы и удовольствия – всего лишь стереотип, некая роль. Быть другом не означает пассивной верности другому. «Ab amicis onesta petamus»: «У друга нужно просить (и давать ему) только то, что подлинно».
