Сложно сказать, было ли случайным или ист, но церемония открытия летних Олимпийских игр 1936 года заканчивалась той же самой песней, что и церемония 1-й рабочей Олимпиады 1925 года. Несмотря на то что рабочие Олимпиады, которые курировались социал-демократической партией, и тинг-представления, участники которых даже до 1933 года не скрывали своих симпатий к национал-социалистам, были с политической точки зрения диаметрально противоположными явлениями, в их эстетике было много общего. В первую очередь можно было отметить стремление к так называемому модерновому эллинизму. Позже эти общие черты можно заметить во всех церемониях открытия Олимпиад: общее культурное представление, новое пространство для игры, ритмика, массовость и т. д. Именно национал-социалисты в 1936 году создали тот воображаемый образ, который продолжает тиражироваться до сих пор: «Когда приближалось окончание церемонии открытия и лучи прожекторов, подобно гигантскому куполу, накрыли собой стадион, сотни тысяч людей почувствовали себя причастными к ритму мощнейшей идеи. Эта идея способна объединить все человечество настоящими товарищескими узами. Медленно, почти осторожно массы направлялись к выходу стадиона, расходясь по домам. Как ни покажется странным, но даже городские улицы и движение по ним изменили свой облик. В них можно было заметить мерцание нереальности, которая тонким, золотистым блеском преображала будничную жизнь и ее события».
Церемония открытия Олимпийских игр 1936 года, которая была неразрывно связана с постановкой спектакля «Олимпийская молодость», однозначно указывала на то, что олимпийские ритуалы не были мертвыми, они развивались, приобретая со временем все новые и новые черты. По большому счету развитие олимпийских ритуалов происходило с начала XX века до 1936 года, когда это развитие достигло своего апогея. Принято считать, что движущей силой в развитии олимпийских обрядов был сам барон Пьер де Кубертен, инициатор возрождения Олимпийских игр. Нельзя не отмстить, что французский барон ориентировался не столько на уже сложившиеся ритуалы, сколько на некие новообразования. Хотя бы по этой причине можно говорить о том, что он находил «понимание» у властей национал-социалистической Германии. Пьер де Кубертен исходил не из социальной значимости спорта, а из его сакрального подтекста. Когда он хотел восстановить античные Олимпийские игры, то уделял большое внимание их прошлому религиозному и мистическому содержанию. Он открыто заявлял: «Для меня спорт является религией с присущей ей храмами, догмами, культами, но в первую очередь с религиозными чувствами». Однако физическое совершенство не являлось характерной для христианства «религиозным чувством». По этой причине де Кубертен с самого начала оформлял «олимпийскую идею» некими местными обрядами. Когда в 1908 году в Лондоне Олимпийские игры открылись англиканским богослужением, в 1912 году в Стокгольме — общей молитвой и чтением псалмов, де Кубертен не мог скрыть своего разочарования. Он даже не пытался утаить своих противоречивых чувств. По этой причине он решил полностью изъять из олимпийских ритуалов христианское богослужение. В 1920 году в Антверпене и в 1924 году в Париже церемония открытия была полностью «секуляризированной». Одновременно с этим спортивные ритуалы стали дополняться «свободными культовыми элементами». Еще в 1894 году де Кубертен предложил в качестве девиза Олимпиад латинскую формулу «Быстрее, выше, сильнее». По большому счету этот девиз занял промежуточное положение между лозунгами XIX века, прошедшего под знаком французской революции, хотя было бы правильнее говорить о французских революциях («Свобода, равенство, братство»), и лозунгами XX века, который был ознаменован появлением фашизма. В данном случае можно было бы обратить внимание на трехчастный лозунг итальянских фашистов: «Верить, повиноваться, бороться». Некие шаблонные элементы можно было бы обнаружить в ранниих олимпийских ритуалах, что в первую очередь касалось открытия и закрытия Олимпиад, а также чествования (награждения) победителей игр.
Первые культовые элементы в олимпийских церемониях можно было заметить уже в 1912 году, когда Олимпиада проходила в Стокгольме. К ним можно отнести хоровое пение, запуск почтовых голубей, орудийный салют. Все эти элементы после Стокгольма стали едва ли не обязательными. Однако Пьер де Кубертен был явно недоволен, и недовольство было связано в первую очередь с тем, что в олимпийские ритуалы очень медленно проникали «новые формы». Например, Пьер де Кубертен писал: «Я вновь и вновь поражался тому пассивному сопротивлению, с которым мне приходилось сталкиваться на протяжении множества лет, когда речь заходила об организации спортивных представлений под открытым небом, которые бы сопровождались пением хоров». Именно по этой причине хоровое пение так и не стало устойчивым символом открытия Олимпиад. Кроме этого замечание, сделанное де Кубертеном, указывает на то, насколько медленно и сложно развивались олимпийские ритуалы. В 1920 году в олимпийской церемонии появились новые элементы: олимпийское знамя с пятью переплетенными кольцами, которые символизировали пять частей света и дружбу народов (личная разработка де Кубертена), и олимпийская клятва. В 1924 году к ним добавилась церемония с флагами, которая была своего рода ритуалом, завершающим Олимпиаду. В 1928 году на свет появился ритуал зажигания олимпийского огня.
Необходимость единения спортсменов, публики и актеров, принимающих участие в церемонии открытия Олимпиады, стала очевидной для Карла Дима, когда он вместе с немецкими спортсменами в 1932 году выходил на стадион Лос-Анджелеса. Дим вспоминал: «В положенное время мы оказались в туннеле, который пролегал под зрительскими трибунами. Когда мы вышли из коридора, до нас доносилось звучание музыки. Уже тогда нас стало охватывать чувство неописуемого восторга. 105 тысяч людей, разделенных переходами трибун, были облачены в светлые одежды и являли собой единое целое. Пока мы шли, нас сопровождал гул одобрительных голосов… Но самым великолепным было исполнение олимпийского гимна. Им заливались две тысячи певцов, и он уносился прямо в небо. Даже беглый взгляд на коллектив, облаченный в белые одежды с золотыми тесьмами, и музыкантов с отливающими золотом большими инструментами производил чрезвычайно торжественное впечатление. Словно возносимое звуками гимна, медленно поднималось олимпийское знамя. На башне вспыхнул вечный огонь, Олимпийских игр. Раздался артиллерийский салют, тысячи голубей устремились ввысь, знаменосцы стали в круг, чтобы принести олимпийскую клятву». Эти впечатления не были простым переживанием, они стали толчком для дальнейшего развития олимпийского ритуала, которое (повторимся) достигло своего апогея к лету 1936 года. Именно Карл Дим предложил такие важные элементы, как эстафета с факелом, от которого зажигался олимпийский огонь, и церемонию открытия Олимпиады, которая являлась театральной постановкой под отрытым небом (то есть модифицированным тинг-представлением).
По инициативе Карла Дима в 1934 году Международный олимпийский комитет санкционировал эстафету с факелом, которая должна была проходить от Олимпии до места проведения игр. С этого момента эстафета с олимпийским факелом стала не только обязательным ритуалом, но и, в свою очередь, породила многочисленные церемонии. В первую очередь надо упомянуть представление с торжественным зажиганием олимпийского огня. Эта церемония проводилась в Олимпии двенадцатью «девами», одетыми в красные хитоны. Сам ритуал производился при помощи специальной линзы-зеркала в «священной роще». «Девушки идут размеренным шагом, подобающим жрицам Орфея. Они приближаются к площадке, где воспламеняют священный огонь на алтаре. Звучит музыка, произносятся речи, в торжественном ожидании томится масса людей. От появления огня, который ожидали двенадцать часов, их отделяет несколько секунд. Первый бегун зажигает факел олимпийского огня, после чего направляется в путь». Факел обычно передавали либо на рыночных площадях, либо на специально подготовленных спортивных площадках. Карл Дим рекомендовал, чтобы в этих местах устанавливались специальные алтари, на которых бегуны зажигали местный «олимпийский огонь», который бы мог гореть в течение двух часов. Дим предполагал, что как раз в эти два часа в указанных местах проводились бы специальные олимпийские представления, сопровождающиеся пением и танцами. Но такие празднества проводились отнюдь не по всему пути следования эстафеты, но все-таки проводились. Можно отметить, что первая такая церемония состоялась перед десятками тысяч зрителей на афинском стадионе, затем в Софии, затем в Белграде. После этого она переместилась в Будапешт и Вену. Показательно, что в этих случаях празднество проводилось перед памятниками, воздвигнутыми в честь павших в Первой мировой войне. Итогом этой вереницы церемоний становилось воспламенение огня в огромной чаше на стадионе в городе, где, собственно, проводились Олимпийские игры (в 1936 году — в Берлине). Именно в этот момент продолжительный спектакль достигал своей кульминации. Церемония с факелом давала начало новым ритуалам. Если абстрагироваться от политических реалий, то можно согласиться с тем, что ритуал с факелом в 1936 году «был самым эффектным и самым впечатляющим символом всего церемониала». Эстафета с олимпийским факелом прожила до наших дней. Этому во многом содействовало то, что развитие технологий позволяло гореть огню очень длительное время.
