Последними свидетельствами использования в Германии родовых знаков как символов «скрепления» являются документы 1832 и 1840 годов, которые были обнаружены Хомайером. Документ 1832 года был написан восемью крестьянами Гагера (остров Рюген), которые заключили договор аренды с землевладельцем из Филипсхагена. Этот договор был скреплен родовыми символами. Хомайер добавляет к этим сообщениям: «В последнее время приходят сообщения, что с 1868 года возобновляется традиция использовать в качестве подписи свою родовую марку». После этого могло показаться, что родовой символ даже во второй половине XIX века использовался в качестве подписи на документе.
В завершение этой главы надо привести несколько формул, которые обычно встречались на документах. В них родовая марка выступала в качестве подписи:
«Моя рука приложена»:
(1591)
«Мною лично подписано»:
(1612)
«Якоб Холландер сам подписал»:
(1612)
«На документ нанесен мой родовой символ»:
(1650)
«Сей документ мною лично промаркирован»:
(1650)
«Обладателем двора лично подписано»:
Надгробные памятники и щиты умерших
Осознанная принадлежность к кровному целостному сообществу подводит к мысли о связи с умершими, что было для германского человека действительным переживанием неимоверной силы. Забота об умерших, вероятно, была одним из самых важных заданий в традициях и обычаях наших предков.
«Покойная доля» следовала за умершим предводителем рода в могилу. Но отнюдь не для того, чтобы «снабжать его по ту сторону жизни», как полагает рационалистическая в своем ядре теология. В германской религии это практиковалось потому, что движимое имущество оставалось связанным с землей, которая принимала тело умершего. «Покойная доля» и место погребения имели отчетливо выраженный символьный характер.
Покойные были облечены правами на общее имущество рода, которое воспринималось как божественный надел в равной степени, как и живые члены рода. Аналогичным образом после смерти первопредок продолжал оставаться истинным главой рода и хозяином его имущества.
Эта вера отражалась на всех сферах жизни рода и «дома». Забота об общности с умершими, в число которых постоянно попадали новые члены рода, была одной из задач и обязанностей живущих. Подобная забота должна была гарантировать существование и процветание рода. Поэтому заботе об умерших придавалось жизненно важное значение. Исполнение этой обязанности превратилось в символ. Все обычаи, связанные с умершими, были изначальной символикой в первоначальном понимании этого слова.
В этой книге нас должно интересовать в первую очередь, какую роль играли родовые символы в этой весьма важной сфере.
Ощущение рода как целостного организма оказалось отражено в обычае, когда все члены рода при жизни собирались в одном священном месте, а после смерти погребались на одном, специально отведенном участке земли. Члены рода должны были быть едиными как при жизни, так и после смерти. Единство рода обеспечилось через традицию, согласно которой все живущие члены рода жили в отдельном доме, а для умерших был отведен свой специальный «погребальный дом».
У нас в распоряжении имеются многочисленные доказательства того, что имелся обычай, в котором родовые символы, изображенные на могилах, обладали особым предназначением. Надо вновь указать на то, что мы говорили ранее о мегалитических могильниках Кляйн-Хастедт и Штраруп. Весьма характерно, что в обоих местах погребений родовые символы были высечены на каменных плитах, которые служили либо для закрытия, либо для открытия могилы.
Подобное отношение к умершим изменилось, когда старое родовое уложение стало терять свою силу. Огосударствление народных сообществ все больше и больше ослабляло род как общественно-правовое формирование. Очевидно, что этот сложный процесс продолжался на протяжении столетий. У различных племен он начался в разное время. Однако ко времени христианизации Германии распад рода шел полным ходом.
Подобное развитие, которое угрожало сокрушить сами основы существования наших предков, вызвало немалое замешательство, в особенности в части того, что касалось ухода из жизни и заботы об умерших. Уже в меровингские времена внезапно возникли сообщества, изначальной функцией которых было попечительство над умершими. Сначала это были гильдии, а затем так называемые «союзы мертвых». Их возникновение, а потом и повсеместное распространение можно было приписать тому обстоятельству, что род больше не был в состоянии заботиться о своих умерших членах.
Подобному положению вещей содействовала позиция церкви, которая настойчиво боролась с похоронными обрядами рода и родовыми кладбищами, настаивая на похоронах, которые должны были проходить только на освященных кладбищах. Первый национальный Синод, который в 742 году проходил под председательством Бонифация в Регенсбурге (по другой версии, в Аугсбурге), предписывал в пятом каноне, что каждый епископ в своем церковном приходе при помощи графа должен был бороться с языческими подношениями умершим (profana sacrificia mortuorum). Но созванный на следующий год церковный собор, на котором, опять же, главенствовал Бонифаций, весьма въедливо отнесся к проблеме германских погребальных обычаев. Об этом говорит тот факт, что они были отнесены к перечню суеверий и языческих заблуждений (indiculus superstitionum et paganiarum) — причем им было посвящено не менее шести обсуждаемых пунктов.
Неоспоримо, что церковь все-таки оставила некоторые годовые и домовые обычаи, которые были посвящены умершим. Она намеревалась придать этим традициям христианское звучание. Однако христианскими эти празднества были только внешне, в них продолжал жить древний смысл.
С другой стороны, церковь намеревалась превратить уход за мертвыми исключительно в собственную культовую сферу деятельности. Центром этой заботы об умерших стала церковь и связанное с ней кладбище.
Разумеется, для этого нередко использовались старые культовые места. Множество документов указывают на то, что это была именно забота об умерших. И именно она позволила теснейшим образом соединить между собой народ и церковь. Это стало возможно по причине того, что церковные ритуалы в значительной мере были приспособлены к древнегерманским обычаям.
