Анна сидит рядом с Максом, который прихорошился ради экскурсии. Волосы у него стоят торчком, как мокрые иголки ежика. Ты что будешь есть, негромко спрашивает она. Макс смотрит вперед, но рука его нащупывает на подлокотнике руку Анны. Картошку фри, шепчет он. С майонезом. Анна чувствует его холодные пальцы и не знает, можно ли ей убрать руку. Она осторожно отодвигается от Макса и взглядывает на него сбоку. Он все еще смотрит вперед, на улицу, и тут они останавливаются у пиццерии.
Воспитательница выглядит так, как будто собирается засучить рукава. Они выгружают коляски. Пока всех усаживают за стол, длинный, покрытый скатертью в белую и красную клетку, проходит полчаса. Берни, которого выгрузили первым и посадили с краю, нетерпеливо пинает ножки стола. Вокруг расхаживают официантки, гладят Макса по волосам-колючкам, улыбаясь, раздают меню. Воспитательница решила пока не садиться, она обходит стол, отвинчивает крышки поильников. Остальные посетители, а их немного, склоняются над бокалами с пивом. Пожилая пара кивает Анне, когда та завязывает нагрудник Артуру, подбадривает ее. Анну прошибает пот. Она вежливо кивает в ответ.
Пиццу со слизняками, шепчет Томми. По столу пробегает смешок, воспитательница предупреждающе поднимает руку, Анна тоже старается окидывать детей строгими взглядами. Берни разевает рот и издает горловой звук, который становится все громче и громче. Дети, шикает воспитательница, я что сказала? Подбегает официантка. Что будете заказывать, спрашивает она, перекрикивая гудение, хихиканье и бормотание, что желаете, ну то есть выбрали что-нибудь?
За столом устанавливается тишина. Умолкает даже Берни, застывший с раскрытым ртом. На красно-белую скатерть свисает ниточка слюны. Пиццу «Времена года», пожалуйста, решительно говорит воспитательница, а теперь заказываем по очереди. Большинство выбирает пиццу «Маргарита» или картошку фри. Ханнес ничего не хочет. Тони стоит на своем, ему половину цыпленка с картошкой-фри, воспитательница вздыхает и сдается. Анна не голодна, она заказывает маленький салат. Можешь попробовать у меня, говорит Макс и краснеет.
Анна отводит взгляд и смотрит в окно. На стекла давит серый осенний свет. Она вспоминает сияющее летнее небо на картинах Билли. Почему Билли все время рисует одно и то же, спрашивает она у воспитательницы. Билли, вздыхает воспитательница и передает кетчуп, да он рисует, что хорошо продается. Лето в деревне. Не думаю, говорит Анна, не может такого быть, он так старается. Он так зарабатывает, говорит воспитательница, это многого стоит, для таких-то, как Билли. Это мало кому удается. Да, отвечает Анна и хочет еще что-то добавить, рассказать, как тщательно Билли накладывает пятнышки краски, как прямо он держит спину, наклоняясь над палитрой. Точные движения кончиком кисти. Крошечный пейзаж, который начинается в центре холста, как остров среди белой воды, а затем разрастается с каждым мазком, хлебные поля, беленые крестьянские домики, коровы размером с ноготь, желтый рапс, дикий мак, лиса в кустах, по дороге вдоль поля неспешно идет мужчина в соломенной шляпе, тоже крошечный. Кич, говорит воспитательница, хорошо раскупается, кич, к тому же от художника-инвалида. Про него уже и в газете писали.
Не знаю, говорит Анна, но тут Катрина опрокидывает стакан с лимонадом, желтая пена сбегает Анне на брюки, Катрина плачет, Берни от испуга издает лающий звук. Подбегает официантка с половой тряпкой, остальные посетители больше не улыбаются, их взгляды застыли на группе, которая дергается, вздрагивает, прыскает, Анна промакивает пятна на брюках, воспитательница держит Берни за плечи, и тут Тони начинает нечленораздельно вопить. Он отбрасывает голову назад, напрягает руки и ноги, молотит ногами об пол и подвывает. Тони, кричит воспитательница, прекрати сию же минуту, но вой подхватывает Макс, тихоня Макс тоже стонет и барабанит кулаками по столу. Воспитательница, побелев от ярости, хватает его коляску и собирается вывезти ее из-за стола, но Макс рыдает в голос, Анна, помоги, Анна.
Пожилая дама, которая до того приветливо кивала Анне, вскакивает с места и кричит: оставьте мальчика в покое, хватает воспитательницу за рукав, бедный ребенок.
Потом в интернате всем начисляют штрафные очки. У Анны болит голова, и она сидит в углу, ее знобит. Так у нас никогда ничего не получится, яростно отчитывает их воспитательница. Штрафные очки получает и Анна. От нее ожидали чуть больше поддержки, чуть больше решимости. На следующий день у нее выходной, она долго спит, а потом идет к Билли.
Билли живет с матерью в узком таунхаусе, недалеко от приюта. Иногда он заходит, садится в групповой комнате, играет с девочками в электронные игры, у мальчишек берет альбомы с футболистами, листает. Если он остается до вечера, ночная дежурная заваривает ему ромашку, переливает в поильник и садится с ним рядом. Как там твой бизнес, спрашивает она, держа поильник у его губ. Билли серьезно смотрит ей в глаза и отвечает, невнятно и расплывчато, в своей манере: это не бизнес, это искусство. Дежурная посмеивается. Ну да, знаю, как там твоя муза, что поделывает? Муза меня целует, довольно отвечает Билли, она единственная, кто меня целует.
Позвонив в дверь, Анна слышит медленные шаги его матери. Мать, старая женщина в домашнем халате, Билли говорит, ей трудно подниматься по лестнице, но не труднее, чем мне. Когда умрет мать, Билли отправится обратно в интернат. Все, кроме матери, это знают. А она верит в его искусство. Она говорит, художники всегда пробиваются в жизни, и поправляет его завернувшийся воротничок. Про него уже писали в газете, и она показывает Анне пожелтевшую, хрупкую вырезку, приклеенную на обоях прямо у входа. Да, он рисует головой, она кивком показывает на Билли, и получше, чем остальные руками.
Билли как раз пытается поймать одной рукой болтающуюся вторую, чтобы упрятать ее за спину. Ладно тебе, бормочет он, сделала бы Анне чаю. В академию его не взяли, продолжает мать, шаркая по пути в кухню, туда вообще не берут интернатских. Билли качает головой, уже с закрепленной на ней кисточкой. Не прошел по конкурсу, тихо говорит он Анне, я умею рисовать только пейзажи. Анне хочется его похвалить, сказать ему, что эти пейзажи неповторимы, что они по-особому светятся, в них есть что-то нежное, свежее, с трудом достигнутое.
Ну и что, говорит она, зато они красивые. Ничего другого в голову не приходит, говорит Билли, когда целует муза, и кивает кисточкой на стены, увешанные до потолка картинами. Анна проводит взглядом по картинам, снежные поля, поля весной, стога сена, стада овец, похожих на вату, крошечные жаворонки, точкой намеченные в синем воздухе, точным движением головы. Я бы купила одну из них, говорит она. Разоришься, смеется Билли, может быть, я тебе что-нибудь и подарю. Знаешь что, поехали лучше погуляем. Хочешь? Анна не знает, хочется ли ей гулять с Билли. Я думала, ты хотел поработать, мямлит она. Сегодня муза даже не заходила, говорит Билли и склоняет голову в сторону, какая уж тут работа. Пошли, прогуляемся немножко.
Он разъединяет руки и наклоняет голову к Анне, вынь, пожалуйста, кисточку. Анна выдергивает ее из крепления, а как ты это делаешь, когда ты один? Никак, говорит Билли, мне все делает мать, мамочка моя, и он чмокает воздух, посылая воздушный поцелуй матери, которая как раз протискивается в дверь с подносом, что бы я без тебя делал. Так вы не будете чай? Мы пойдем покатаемся, объявляет Билли, скоро приедем, и подмигивает Анне. Как это покатаемся, говорит Анна, вызвать такси, что ли. Не нужно, бэби, протягивает Билли, так Анну еще никто никогда не называл, вообще-то противно, и она решается это сказать, не называй меня бэби, говорит она, и Билли посмеивается. Ладно, бэби.
