Будто некая сила перенесла Пенелопу в прошлое. Сколько забот было у Габриэля тогда, в первые дни ее совместной жизни с Майклом? Не счесть. Однако он всегда находил время, чтобы помочь кузену. Это даже послужило поводом для шуток Майкла. «Пенелопа, – говорил он, – если со мной что-нибудь случится, тебе не нужно тратить время на поиски достойного мужа». Тогда она беззаботно посмеивалась, но теперь…
«…после смерти Майкла так мучительно…»
Пенелопа постаралась выбросить из головы слова Габриэля.
– Прекрасно выглядишь, Габриэль, – выпалила она, и это не было комплиментом. Пенелопа вспомнила, как ужасно, должно быть, выглядит сама после всего пережитого за последние сутки. Она постаралась пригладить растрепавшиеся кудри, однако те не желали повиноваться. Волосы Пенелопы всегда были жутко непослушны, что уж пытаться сделать с ними сейчас, после бессонной ночи. – Я надеюсь, это все не специально для меня, – смущенно добавила она.
Услышав свой голос, Пенелопа осознала, сколь превратно мог истолковать ее слова Габриэль. Ее глаза округлились, когда она поняла, что скрыть смущение не удастся.
– Я не имела в виду, что ты оделся так специально, чтобы сделать мне приятно… – Вот проклятье! Чувство неловкости между ними возрастало до неимоверных размеров – а именно этого Пенелопа хотела избежать больше всего. Прежде в компании Габриэля ей было комфортно, и она не понимала, что же происходит сейчас. Пенелопа пару раз мотнула головой, стараясь взять себя в руки, и пробормотала: – Я имела в виду лишь то, что сказала сразу. Хорошо выглядишь, Габриэль.
Было заметно, что Габриэль немного расслабился. Однако улыбку он сдержал.
– Вы же, леди Мантон, выглядите очень усталой.
Пенелопа оставила без внимания и его замечание, и «леди Мантон», полагая, что он назвал ее так, исключительно чтобы возвести между ними некий барьер. Той же цели служил и его элегантный наряд.
– И наверняка проголодались, – нахмурившись, добавил он. – Аллен сказал, от пищи вы отказывались и твердо решили не покидать моей палаты.
Пенелопа ответила улыбкой.
– Я боялась, он запрет вашу комнату и не пустит меня обратно. – Она пожала плечами. – Мне кажется, мистеру Аллену не по нраву мое пребывание здесь.
– Верно, как и мне.
Пенелопа поразилась неожиданной грубости.
– Извините?
– Не знаю, Пенелопа, о чем думала моя мать, но вам не следует здесь находиться. – Габриэль сжал челюсть – единственный признак, говоривший, что он был не так спокоен, каким казался. – Аллен также сказал, что вчера вечером я ранил вас, и весьма сильно.
Ах. Теперь все ясно.
– Знаете, мистер Аллен многое преувеличивает, – отмахнулась она, радуясь, что ее одежда скрывает огромный синяк. – А также вмешивается не в свои дела.
– То есть, – не отставал он, от волнения повышая голос, – я не раскачивался на люстре, как дикая обезьяна, и не обрушился на вас всем своим весом? – Габриэль бросил выразительный взгляд на люстру, чтобы у Пенелопы не оставалось сомнений, о каком именно светильнике он говорит. – Я не сбил вас с ног и не придавил к полу?
Габриэль приблизился к ней, и она инстинктивно отступила. Движение вызвало пронзительную боль в бедре. Зажмурившись, Пенелопа вдохнула сквозь зубы и сжала губы.
Проклято. Будь оно все проклято. Ее поведение прекрасно демонстрировало Габриэлю боль Пенелопы или же ее страх. Возможно, все сразу – час от часу не легче. Она осторожно шагнула вперед.
– Едва ли вас можно назвать обезьяной, – заметила она. – И вы уж точно не дикий. Неужели мистер Аллен рассказал вам эту ужасную ложь? – Пенелопа стиснула зубы. – Надо бы мне объяснить этому человеку кое-что…
– Нет, я уже все ему сказал. – Габриэль глубоко вздохнул и отвернулся, проведя рукой по волосам.
Пенелопа подошла к нему, положив руку на его плечо. Он замер в напряжении. Нет, так не пойдет. Пенелопа не сможет помочь ему, если он замкнется и будет проклинать себя за каждый проступок.
– Габриэль, несмотря на то, что произошло вчера, я знаю, ты никому не желал зла. Бог свидетель: ты пытался сбежать от каких-то своих видений.
Габриэль дышал быстро и поверхностно, словно ладонь Пенелопы вселяла в него особую слабость. Однако он не отстранился. «Уже лучше», – подумала леди и решила сделать следующий шаг.
– Что же ты видел?
Он сжал руки в кулаки.
– Я… не знаю.
– В смысле, ты не можешь описать это? Возможно, если ты расскажешь хоть что-нибудь…
– Нет. – Габриэль оттолкнул от себя ее руку, и Пенелопа попятилась назад. – Я имею в виду… Я не могу вспомнить. Ничего. Ни того, что произошло. Ни тебя. Я знаю лишь то, что Аллен изложил мне в подробностях.
– Но это ничего не значит, – пробормотала она в первую очередь для самой себя. Уже вчера вечером она поняла, что симптомы Габриэля не похожи ни на какие другие. Однако когда она имела дело с безумием – и в теории, и на практике, – у больного оставались хоть какие-то воспоминания о приступах. Да, пациенты многое путали, еще больше забывали, кое-что домысливали, но не помнить совершенно ничего?…
С чем же именно столкнулась Пенелопа? Лечение Габриэля обещает быть более трудным, чем она ожидала. К тому же она боялась собственных импульсов: ей хотелось немедленно бросить все и уехать.
– А моя жизнь вообще ничего не значит, – подавленно прошептал он, поворачиваясь к посетительнице. Он направился прямо к ней, встав лицом к лицу. Мука, выражаемая его взглядом, утвердила в Пенелопе желание остаться рядом. – И так же бессмысленно ваше пребывание здесь, – добавил он. – Я очень благодарен вам за милосердие, но все же желаю, чтобы вы уехали.
Пенелопа не спускала с него взора, не в силах поверить в его слова.
– Что?
– Я хочу, чтобы вы уехали, – более настойчиво повторил он. – Отправляйтесь домой, леди Мантон.
Глава 3
– Домой? – переспросила Пенелопа, скрестив руки на груди и гневно взглянув на Габриэля. – Ну уж нет, и не надейтесь. Как вы могли подумать, что я просто так возьму и уеду?
Ее упорство смутило его. Ну какое ей до него дело? Они не виделись уже два года. И если быть честным, леди Мантон им уж точно не дорожила – не зря же она перестала приглашать его в свой дом после похорон Майкла. Со счету можно сбиться, сколько раз Габриэля прогоняли с порога ее загородной усадьбы, и каждый раз он слышал от дворецкого лишь одно: «Леди Мантон никого не принимает, милорд». Но более всего его оскорблял отказ через посредника; вдова кузена и сама могла объясниться с ним, ведь он считал ее своим другом.
– У вас нет выбора, – не уступал Габриэль, хоть Аллен и показал ему предоставленные Пенелопой письма: с дозволения матери больного молодая родственница имеет полное право навещать его в любое время. – Очень жаль, что мать втянула вас в эту историю. Она не должна была так поступать. Моя семья, конечно, упрятала меня сюда, но я по-прежнему сам себе хозяин.
