Она опять смолкла, а потом почти шепотом произнесла:
– Дама сказала, что он… что он больше не живой.
Мама взглянула на Эффи, сестра отвернулась от нее. Потом она сказала:
– Нет ничего страшнее смерти ребенка. И я не могу не сочувствовать миссис Пейтресс. Должно быть, она испытала горе матери. Даже по ребенку, зачатому в грехе, и чье существование она стыдилась признать.
Внезапно мисс Биттлстоун произнесла:
– Это неправильно. Вы меня извините, миссис Шенстоун, но думаю, вы все не правы. А миссис Куэнс больше всех.
Какая смена тона! Она сказала, что ребенок родился у миссис Пейтресс и ее мужа, когда они жили вместе, и не было никаких оснований подозревать что-то плохое. Миссис Пейтресс сбежала от мужа с ребенком из-за его дурного поведения. Она скрылась в Солсбери. Оснований подозревать ее в связи с герцогом тоже не было, и это недоразумение основано лишь на том, что он когда-то владел домом в городе. Правда в том, что он его продал несколько лет тому назад. Она объяснила, что ребенок, мальчик лет десяти или одиннадцати, всю жизнь страдал припадками. Его мать пыталась не допустить, чтобы его видели люди, потому что их реакция плохо на него действовала, и поэтому он никогда не покидал дом. Таинственная служанка была его постоянной сиделкой.
Когда она замолчала, повисла тишина.
(Жертва ради того, кого я люблю. Надеюсь, маме стыдно.)
Я встал, подошел к старой леди и пожал ей руку. Она покраснела и сказала:
– Ну, что вы, мистер Шенстоун. Я всего лишь рассказала правду.
Я произнес:
– В нашей деревне, где у нее был такой могущественный враг, необходима большая смелость, чтобы сказать правду об этой женщине.
Мисс Биттлстоун сочувственно улыбнулась и сказала:
– Я уже окунулась в полнейший мрак, хотя не представляю почему.
Старушка вздохнула:
– Всякий раз, когда взгляд мой падает на кресло, где сиживала миссис Куэнс, я вспоминаю о нашей утраченной дружбе. Больше не хочу его видеть. А ведь такой прекрасный образец мебели. Не желаете взять его себе, миссис Шенстоун?
Мама сказала, что была бы рада и что я мог бы одолжить ручную тачку и когда-нибудь привезти его. Вот к чему мы пришли – мне придется таскать по деревне старые кресла!
Спустя несколько минут, по многозначительному сигналу матушки, я встал и с выражением сожаления за причиненное беспокойство протянул старушке письмо, одолженное у нее.
Она сказала:
– О, да, конечно. Кстати, сумела найти конверт.
Она полезла в потертый ридикюль и протянула конверт. Я был потрясен. Он был настоящий, поскольку почерк несомненный, и дата вполне различима, и штемпель Торчестера на нем. Стала бы она платить за отправку, если бы ей это было не нужно? Возможно, в конце концов, автор писем не она?
Но кто тогда? Кто мог бывать в Торчестере так часто и кто мог незаметно отсылать письма? Ллойды в городе бывают редко, и Люси уж точно такое письмо не доверит никому.
Я встал и вышел. Надо было добраться до Монумент Хилл и разузнать все про башню.
Семь часов
Там единственное окно с западной стороны, на высоте пятнадцати или двадцати футов от земли. У меня никакой возможности добраться до него, если только залезть на дуб, стоящий рядом. Сегодня я этого сделать не мог, так как на мне ботинки, в каких высоко не залезешь.
По дороге домой я ломал голову над тем, как отправляются анонимки, и вдруг понял, как это проделывается и кто мог бы это осуществить. Нужен только знакомый в Торчестере, а у Люси таких предостаточно.
Десять часов
Я спустился к обеду. Как только вошел в комнату, то сразу понял, что мама и Евфимия говорили обо мне. Уверен, сестра знает, что в том письме, которое дядя Томас прислал маме. Как несправедливо, что она знает, а я нет.
Я спросил маму:
– Что тебе сообщил дядя Томас?
– Он пишет, что руководство колледжа все еще изучает обстоятельства смерти твоего друга.
– Поскольку я не собираюсь туда возвращаться, то совершенно неважно, что колледж или даже университет скажут об этом.
– Ричард, дело в другом. Они теперь к этому не имеют отношения. Расследование ведет полиция и магистрат. Им был предоставлен какой-то документ, проливающий новый свет на смерть. Он объясняет мотивы.
Надеюсь, они не заметили, как я встревожился.
Евфимия спросила:
– Как умер твой друг Эдмунд Вебстер?
– Он принял яд, – сказал я.
– Сознательно, – произнесла Евфимия со слегка вопросительной интонацией.
Я ничего не ответил. Она многозначительно посмотрела на маму и спросила:
– Он был один, когда глотал яд?
От ответа меня спасло необыкновенное событие. Дом вдруг содрогнулся, словно его ударили гигантским кулаком, и через мгновение комната наполнилась громким барабанным грохотом, ровным и неумолимым, который, казалось, стал усиливаться. Мы в ужасе уставились друг на друга. Непонятно, откуда исходил оглушающий звук. В этот момент мне в голову пришла невероятно странная мысль о том, что мы попытались избежать опасности, но сами себя заточили вместе с чем-то сумасшедшим и исполненным ненависти. И тогда стало ясно, что звук исходит из большой трубы, потому что мощный стремительный стук доносился из глубины стены.
Вдруг из трубы изверглось какое-то существо, и это мерзкое нечто, чем бы оно ни было, со стуком свалилось на ковер и стало судорожно извиваться и дергаться на полу. У него была маленькая головка, выпученные глаза и почерневшее тело со сморщенными лапками. Тоненькие пальцы были широко растопырены. Оно все еще извивалось и дрожало на ковре, рассыпая пепел.
Мама окаменела, уставившись на существо, а Евфимия отступила, вскрикнула и закрыла лицо руками. Моя спокойная, рассудительная сестра впала в истерику.
– Уберите! Уберите это от меня! – кричала она.
Оно лежало на полу, судорожно дергаясь, между ней и дверью комнаты, и было ясно, что Евфимия слишком напугана, чтобы перешагнуть через него.
Это была смесь костей, белых, словно зубы в бочке смолы, с россыпью светлых пятен и широких волокон чего-то кожистого и грязного.
На шум вбежала Бетси. Она сняла передник и накрыла им существо, сказав:
– Всего лишь птица, мэм. Просто дохлая птица.
И она была права. На полу лежала огромная ворона, которая, наверное, застряла в трубе. Понять, как долго она там билась, вызывая шум, было невозможно. Потом ее сдуло внезапным порывом ветра, а конвульсивное движение крыльев возникло в результате смены температуры, когда она упала в комнату.
Пока Бетси убиралась, мама отвела Эффи в постель.
