– Мистер Боддингтон говорит, что дальнейшие тяжбы приведут лишь к новым расходам.
Она заломила себе руки и сказала:
– Мама всегда говорила, что замужем за папой, и я не верю, что она могла мне солгать.
– Конечно же, она тебе лгала, – произнес я более грубо, чем хотел. – Она пыталась скрыть непристойную правду, точно так же, как ты хотела скрыть ее от меня. И, раз уж мы заговорили о лжи, мистер Боддингтон раскрыл мне факты о твоем замужестве с моим отцом. Ты вовсе не снизошла до него. Еще одна уловка. Правда в том, что мой отец рисковал своей карьерой. Он был начинающим священником, который женился на незаконнорожденной дочери бездельника и пьяницы.
– Вовсе нет, – возмутилась она. – Не незаконнорожденной. Папа всегда обращался с мамой как с законной женой.
– Хочешь сказать, что, напившись, он ее бил, а потом оставил в нищете и позоре?
Девять часов
Понимаю, почему мама всегда рассказывала о своем детстве как о волшебной сказке. Ей пришлось расти в маленьком ветхом доме среди плохо выстроенных лачуг, раз в год навещать буйнопомешанного отца, терпеть снисходительное презрение и скудные подачки его накрахмаленных братьев и сестер. Быть так близко от благополучия и знатности, но оставаться на худшей стороне невидимой социальной границы. Как больно было матушке чувствовать себя выброшенной из того большого дома, пройти мимо него со своей оскандалившейся матерью, безграмотной служанкой, соблазненной непутевым хозяином. Своего безмозглого, жалкого, никчемного отца она вынуждена была превратить в достойного своих мечтаний родителя, в щедрого, любящего человека, в путеводную звезду города, округа, гостеприимного хлебосола, подобного легендарному Трималхиону
[15]
, в то время как он был чудак, растративший наследство на никчемные безделицы, сумасшедший, проведший последние годы взаперти на чердаке дома своих братьев и сестер. Я тоже совершил нечто такое же глупое и саморазрушительное, как она. Взял на себя вину за ошибки собственного отца. Какой же дурак я был. Почему нужно стыдиться за кого-то? Все это сотворил не я, а мой отец. Всю жизнь я чувствовал себя обязанным ублажать его. Внутренне я был часто не согласен с его взглядами на мир, но протестовать не решался, боясь вызвать недовольство. В частности, отказывался принимать всерьез то, что он считал важным, его религию, которая, казалось, отрицает саму идею счастья, но тем не менее переоценивает социальный статус. Он умер. Я почувствовал облегчение, но потом ощутил сильную вину. Теперь оглядываюсь на то, что написал, и вижу все иначе. Теперь понимаю, что не просто не сумел полюбить отца, я его боялся, зная, что он угрожает моему глубинному естеству. Ему хотелось погубить меня, в том смысле, что он изо всех сил пытался сделать меня священником, таким, как ему хотелось.
Отец заставил нас любить его потому, что был слаб, а не потому, что был силен. Мы все притворялись, что он хороший родитель, достойный священник, потому что никто из нас не мог взглянуть правде в глаза. Он был скандальный и ленивый пьяница, неудачник и непорядочный человек, движимый животными желаниями. Он пренебрег скромными талантами, дарованными ему природой. Отец обвинял других за мелкие моральные промахи, чтобы отвести подозрения от себя самого. Тот, кто так жестоко судит других, должен быть готов, что его станут судить столь же жестоко. Я его всегда ненавидел и стыдился этого. Ну что же, больше я не стыжусь.
* * *
Начались боли. У меня нет средств остановить их, и никакого желания сделать это. Самое страшное – это ломка, бессонница, головные боли, кишечные судороги, донимающие меня теперь, но маловероятно, что я вернусь к трубке, зная, что через такое придется пройти снова.
Понедельник, 11 января, 11 часов
К завтраку спустился поздно, чтобы не встретиться с остальными, и лишь зашел на кухню, попросить хлеба и кофе. Бетси была груба и просто швырнула мне в руки батон и нож. Я попытался разобраться, что она чувствует ко мне, но она сказала:
– Надо сходить в деревню за провизией, мне некогда.
Думал, что я избегаю ее, но оказалось, что она избегает меня.
Три часа
Теперь все прояснилось!
Около полудня я был наверху, когда услышал, что кто-то бежит по дорожке, и хлопнула парадная дверь. Я поспешил вниз и увидел Бетси, входящую в прихожую с раскрасневшимся лицом и возбужденную. Она взглянула на меня и помчалась в гостиную, не постучав в дверь. Я вошел сразу за ней. Мама сидела за вышиванием, а Евфимия играла на пианино.
Бетси закричала:
– Он умер! Племянник герцога умер!
Евфимия встала с ужасом на лице, оступилась, чуть не упала в обморок, и, бледнея и дрожа, опустилась в кресло. Представление было такое совершенное, что я почти зааплодировал.
Поведение мамы трудно было понять. Она была скорее шокирована, чем удивлена.
Бетси выложила все сразу. Она услышала новость в магазине и, согласно миссис Дарнтон, тело Давенанта Боргойна было найдено вчера поздно вечером в канаве у дороги к деревенскому дому герцога.
Дрожащим голосом мама спросила, не упал ли он с лошади, и Бетси сказала, что не знает. После того как Боргойн вышел из городского дома дяди, спустя несколько часов после бала, чтобы доскакать верхом до Хандлтон Касл, его никто не видел.
Я поднялся сюда, чтобы обдумать такой поворот событий. Как только Бетси заговорила, я сразу все понял. Дело сделано, и ловушка, куда меня заманили, захлопнулась. Бесконечно восхищен их находчивостью.
Давенант Боргойн не свалился с лошади, его убили. Я в этом уверен. Все сделано так умно. Предположим, что я хочу кого-то убить. Предположим еще, что я основной подозреваемый, поскольку его смерть мне выгодна. И заподозрят именно меня, потому что считается, что я уже пытался убить его, но не смог. При таких условиях я выберу удобного виноватого, кого-то, кого подозревают в неприязни к моей жертве. Я его спровоцирую и введу в заблуждение, чтобы он выглядел бешеным и даже невменяемым. По возможности попытаюсь подстроить так, чтобы его заподозрили в авторстве серии оскорбительных писем, полных угроз насилия против предполагаемой жертвы, и в том, что он бродит по ночам, вымещая ярость на безмолвных животных. Если бы он смог устроить, чтобы я угрожал моему «противнику» публично, было бы превосходно. И было бы идеально, если бы я смог лишить его алиби на момент совершения убийства. Если бы удалось успешно все это устроить, полиция бы даже не пыталась вести расследование.
Просматривая эти страницы, вижу картину совершенно ясно.
Они встречались в доме леди Терревест. Возможно, Лиддиард выбрал Евфимию после того, как узнал, что Давенант Боргойн обманул ее, и у них была общая причина ненавидеть Давенанта Боргойна. Воображаю, что их сделка состояла в том, что как только он умрет, они поженятся. Поскольку Евфимия все равно не станет герцогиней, она хотя бы будет женой состоятельного человека. Он навещал ее часто, поэтому, когда я приехал, мама приняла меня за него, и поэтому на Евфимии было ее самое лучшее платье. Давенант Боргойн должен был умереть и, как объяснил мистер Боддингтон, это должно было случиться до его следующего дня рождения. Трудность была в том, что Лиддиарда явно подозревали в попытке покушения на жизнь сводного брата. Поэтому ему требовался козел отпущения. Когда же заговорщики придумали, как использовать меня? Кажется, я знаю. Это был момент, когда я ошибочно высказался, что Евфимия все еще встречается с Давенантом Боргойном на Бэттлфилд. Они с любовником поняли, что моей ошибкой можно воспользоваться, доведя меня до ярости против того, чьей смерти желали. Именно поэтому Евфимия вдруг изменила свое отношение ко мне. Она перестала гнать меня из дома и постаралась задержать, а потом льстиво добилась моего согласия быть на балу. (В тот же день так называемая кухарка Ясс была отослана прочь, и должен признать, что пока не понимаю смысла этого.) А потом письма и изувеченные животные. Они хотели запугать всех тем, что по деревне бродит какой-то ненормальный, и постепенно приписывали преступления мне. Поэтому Евфимия так настаивала, чтобы я был на балу. За несколько часов до смерти Давенанта Боргойна должна была случиться моя публичная ссора с ним.
