Я не могу удержаться на ките. Я соскальзываю с его гладкой, мокрой спины. Что ж поделать, я слишком хорошо усвоил козьма-прутковскую заповедь: «Если у тебя есть фонтан — заткни его».
От отчаянья хватаюсь я за китовый ус, пытаюсь удержаться над водой. Но вновь бьют копыта по глади моря, и вновь я терплю крушенье. В стакане воды?
Поднимаю белый флаг.
Белой ночью Петербург затерянным призраком бродит в густом молоке белых колонн. Он утрачивает плоть и тяжесть, становится невесомым. Бесшумно повисает над Невой, и его отражение в речной воде реальнее, чем он сам.
Река была здесь задолго до города. Она родила его от отчаянья одиночества? Однажды он приснился ей? А Петр Великий лишь подсмотрел сон природы?
Но все же, зачем пришел сюда человек? Кому мешал спящий младенец-мир?
Впрочем, что явь, что сон? Дурацкие, однако, вопросы приходят в голову человека на пороге сновидения. Ответы на них все равно не найти — ни во сне, ни наяву…
Глаза мои вновь закрываются. Шелестит страница, шелестит невская вода. Но как же так? Могу ли я слышать в закрытой комнате плеск реки, хотя она и не очень далеко от меня? Быть может, сама Нева стала сейчас моим сновидением?
Город — творение человека. И в конце концов, нет ничего странного, что Петербург — это литература. Миф. Мираж. Но белая ночь, призрак природы, — тоже литература? Достоевский и Андрей Белый бродят в ночном тумане, аукаются, но никак не могут встретиться. Размываются, словно столетия, силуэты людей…
Почти неотличимы друг от друга были сейчас: утро, день, вечер, ночь. Что более живое: сон или явь?
Никогда не забуду (он был или не был
этот вечер)…
Правда, утренняя прохлада вернула ощущение реальности. Камень снова стал камнем, дерево — деревом, улица — улицей.
На улице разбитная деваха, когда я проходил мимо нее, сказала с улыбкой (полузевком?):
— У вас такой одинокий вид! И я так одинока! Пригласите меня к себе в гости! Я — ваша незнакомка.
Ну что же, поэт Александр Блок мне гораздо ближе, чем прозаик Андрей Белый. И реальнее.
Груды мусора да лужи,
грязь, объедки, ржавый лом.
Говорили: рай. А хуже
место вряд ли где найдем.
Вместо солнца и лазури —
тучи, дождь и град, и снег;
изверженья, войны, бури
не закончатся вовек.
Где рачительный хозяин —
привести все в Божий вид?
Не Адам, — хотя бы Каин,
раз уж Авель был убит.
Наша жизнь — короче суток.
Лишь обдумать: что да как,
или спрятаться в закуток
и посвистывать в кулак.
Под ногой то гвоздь, то склянка,
то обертка от сластей.
Так и вертится времянка
с вывеской: Земля людей.
