— Как она?
— Все в порядке. Не считая обычного упрямства. Она ночевала у одной из своих подруг-художниц. А когда решила, что уже преподала мне урок, решила вернуться. Ничего, будьте уверены, я ей устрою головомойку!
Несмотря на ее решительный вид, Макс видел, что она успокоилась и даже улыбается, что сделало ее намного моложе.
— Мне нужно возвращаться. Завтра рано вставать на работу. Юрий довезет меня. Преимущество всех русских таксистов в том, что можно часто бесплатно кататься по Парижу, — шутливо добавила она.
Его позабавила эта непосредственность, с которой она сводила к шутке все трудности изгнания. Макс не был ни бесчувственным, ни тупым. Он воспринимал изгнание как череду бесконечных человеческих драм. Вдруг он заметил, как несколько сменяющих друг друга выражений пробежали по ее лицу. Она стала серьезной.
— Спасибо, — сказала она.
— За что?
— За время, проведенное с вами.
Таксист вышел из автомобиля и теперь придерживал для нее дверцу. На голове у него была кепка с козырьком, поверх одежды — спускающийся до лодыжек пылезащитный передник. Этот мрачный великан наверняка принадлежал к императорской гвардии. С одной стороны, было хорошо, что Ксении придется добираться не одной, а под надежной защитой, но, с другой стороны, Макс злился на этого русского, который невольно оказался препятствием на его пути. Ксения сделала шаг по направлению к автомобилю.
— Стойте, я не могу позволить вам вот так просто меня покинуть, — сказал он, понимая, что она может исчезнуть навсегда. — Подождите секунду… Надо, чтобы мы могли найти друг друга. Понимаете? — Порывшись в карманах, он нашел записную книжку, вырвал страничку, на которой нацарапал свое имя и название гостиницы. — Держите. Теперь все зависит только от вас, — сказал он, вкладывая листок в ее руку. — Я буду в Париже до конца месяца.
Захлопнув за ней дверцу, шофер занял свое место за рулем. Через стекло лицо женщины выглядело бледным, ее профиль — резким, выражение глаз — почти высокомерным, но Макс не мог сдержать чувства удовлетворения, когда она повернулась к нему, в то время как машина удалялась в сторону Сены.
Ксения бежала на улицу Монтень, придерживая рукой шляпку. Запыхавшись, она подбежала к зданию швейного дома «Китмир», прошла по проходу с висящей над ним эмблемой из золотистых букв, который вел во внутренний двор здания, и стала подниматься по лестнице. Она опаздывала уже на пятнадцать минут. Заведующая мастерской не преминет сделать ей замечание. На этаже двое посыльных терлись возле кабинета великой княгини Марии Павловны. Новая партия коробок стояла возле стены: разноцветный бисер, металлические блестки, кругляшки, украшения из перламутра и зеркал, кружева, тесьма, медные и алюминиевые нитки… Наклонив голову, девушка накинула белый халатик и застегнула его трясущимися руками. Никто, кажется, не заметил ее отсутствия. Две соседки склонились над работой и не подняли голов, когда она проскользнула на свое место. Привыкшая к такой безразличности, Ксения не обиделась. Работая в мастерской, она так и не смогла завести себе друзей. Большинство женщин были намного старше ее, матери семейств, которые мечтали лишь о возвращении в Россию. Они горько плакали при известии, что Эдуард Эррио
[25]
и Союз левых сил признали Советский Союз, считая такое поведение предательством со стороны Франции. Молодые думали только о замужестве, и их сентиментальность раздражала Ксению, которая давно перестала верить в сказки про прекрасных принцев на белых конях. Такое циничное отношение к жизни, в свою очередь, обескураживало ее коллег.
В мастерских царило возбуждение. Пятьдесят вышивальщиц работали без отдыха, так как великая княгиня решила принять участие в Выставке декоративного искусства. Благодаря Жанне Ланвэн, президенту и единственной женщине в составе главного жюри, швейному мастерству уделялось особое внимание. Узнав, что представители СССР заказали целый павильон для показа советского искусства, Мария Павловна присоединилась к другим швейным домам, которые принимали участие в выставке. Это был вопрос чести. Потомки Романовых хотели показать широкой общественности талант русских эмигрантов.
Ксения осмотрела платье из шелка и креп-жоржета, висевшее на манекене. На блестящих серых и черных цехинах мерцали несколько разноцветных пятен, которые напоминали фейерверк. Она решила закончить с блестящей бахромой, такой любимой поклонницами чарльстона, но до некоторых пор не пользующейся славой в их швейном доме.
— Мадемуазель Ксения, — позвала заведующая в маленьких очках в золотой оправе, — мне кажется, что сегодня вы опоздали. Ваша работа должна быть доставлена клиентке после полудня. Она желает надеть платье уже этим вечером.
— Можно подумать, что у нее нет дюжины других, — пробормотала молодая женщина.
— Вы что-то сказали?
— Ничего, мадам. Все будет сделано вовремя.
— Очень на это рассчитываю, — сурово глянув, произнесла заведующая. — Последние несколько дней вы кажетесь рассеянной. Пора взять себя в руки.
Ксения скрипнула зубами. Что она могла на это ответить? Что последнее время совсем не спала из-за поведения сестры? Что устала? Что у нее плохое настроение и она хочет, чтобы все оставили ее в покое? Объяснения ни к чему не приведут. Здесь ни у кого не было легкой жизни, как не было и времени жаловаться друг другу на проблемы.
Она наклонилась над работой. Надо было вышивать осторожно, стежок за стежком, чтобы не нарушить легкую ткань. Время от времени она колола иглой пальцы. Монотонные повторяющиеся движения причиняли боль в плече.
Со свернутыми кальками в руке зал пересекла дизайнер. В соседней комнате, не прерываясь, звонил телефон. Несмотря на ссору с Габриель Шанель, требующей эксклюзивный контракт, «Китмир» пользовался благоприятной ситуацией на рынке, выполняя заказы для знаменитых домов, таких как «Ланвэн» или «Пату», а слава о его вышивках золотом, шелком, жемчугом, соломкой простиралась вплоть до Соединенных Штатов Америки.
Отдавшись полностью работе, женщины шили молча, только изредка перешептываясь, но Ксения не принимала в этом участия.
На улице стояла настоящая весна. Каждый раз, когда девушка поднималась, чтобы приметать бахрому к платью, она с завистью смотрела на голубое небо. Ксении, узнице четырех стен, казалось, что она задыхается, и она ненавидела эти приступы ностальгии, которые обычно накатывались на нее во время работы. Но как не мечтать о гардеробе матери? Графиня Осолина была клиенткой как самых знаменитых парижских кутюрье, так и единственной профессиональной стилистки России, знаменитой Надежды Ламановой, чьи наряды своим совершенством восхищали императорский двор. Теперь ее дочери суждено было узнать обратную сторону всей этой пышности.
Спустя несколько часов звонок оповестил о том, что настало время обеденного перерыва. Гул голосов прокатился по помещениям. Вышивальщицы спешили по лестнице, цокая каблуками на ступеньках. Облегченно вздохнув, Ксения сняла халат и повесила его на спинку стула.
