Ксения осознавала, что стоит на перекрестке, и выбор, который она сделает, вернее, уже подсознательно сделала, надолго определит ее будущую жизнь. Она молчала, прислушиваясь к поднимающемуся в ней желанию, похожему на высвобожденную, взбунтовавшуюся силу, которая сметала все сотканные из страха и печали барьеры. Макс что-то рассказывал, но она не слышала его. Она была далеко, на тернистой дороге, которая привела ее к этому столику простой берлинской таверны. Водя пальцем по трещинкам столешницы, она открывала другую сторону в себе, принимая признание этого мужчины, испытывая желание ласкать его щеки, теребить его волосы, пробовать на вкус его губы, чувствовать руками и губами его плоть.
Она знала, что Макс хочет ее: догадалась по его беспорядочному взгляду, колебаниям, этой робости, с какой он положил руку ей на спину, когда помогал садиться в автомобиль, манере нервно покусывать нижнюю губу. Она слушала его глубокий голос, сбивающийся на некоторых фразах, когда слова словно наталкивались на губы, как на препятствия. Временами, когда ему удавалось взять себя в руки, он рассказывал смешные истории, удачно маскируя свою страсть. Ей нравилось быть желанной, она чувствовала себя польщенной, избранной, гордой из-за обладания силой, которой жизнь долго обделяла ее. Теперь пришел ее час. Ей больше не нужно было притворяться. Она хотела этого мужчину, хотела его ласки, страсти, нежности. Именно с ним она хотела стать женщиной, потерять себя, чтобы снова найти, но уже в другом качестве. Внезапно она схватила Макса за руку и наклонилась к нему.
— Может, не будем терять времени даром? — прошептала она ему на ухо, вдыхая аромат сандалового дерева, который опьянял ее. — Мы оба знаем, чего хотим, зачем же ждать?
Под пристальным взглядом Ксении Макс опешил, сердце его сильно забилось. «Женская смелость часто таит в себе опасность», — сказал он себе, понимая, однако, что уже стал пленником этих бездонных и таких обжигающих глаз. Нет, она определенно уже не была той растерянной молодой девушкой с растрепанной прической, в поношенном костюме, которая искала сестру в барах Монпарнаса. Теперь она хотела, она требовала.
— Вы полагаете? — спросил он смущенно.
— Я не полагаю, Макс, я знаю.
Она казалась такой радостной, такой знающей, чего хочет, что он просто улыбнулся ей в ответ, понимая, что нет никого упорнее женщины, которая хочет любить и быть любимой. Дрожащей рукой он достал из кармана деньги и положил на стол. Несколько монеток скатились на пол. Ксения хотела нагнуться, чтобы их поднять.
— Пускай, — остановил Макс, беря ее за руку и чувствуя ее дыхание. — Вы правы, Ксения.
Смеясь, они вышли из таверны и оказались на улице. Обняв ее за талию, Макс остановил такси, назвал шоферу свой адрес и сел рядом с ней. Огни рекламы, названия заведений, мигая, освещали лицо молодой женщины, ее огромные глаза, влажные губы, светлые, прилипшие ко лбу волосы, вздрагивающие сережки. Они не разговаривали. Зачем? Любое сказанное слово было не только бесполезным, но даже опасным, ибо могло нарушить это хрупкое равновесие, на котором они балансировали с ловкостью канатоходцев. Макс думал о том, что знает ее всего одну ночь, о том, как она красива, и о том, как страстно он желает ее. Она так доверчиво, так счастливо улыбалась, что он должен был сдерживаться, предпочитая смаковать мгновения и предвкушать то, что последует, когда они наконец приедут на место.
Запыхавшись, они достигли лестничной площадки, где находилась его квартира. Растворив двери, Макс пропустил ее вперед. Декольте на спине подчеркивало тонкую шею и опаловую кожу спины, а тонкие бретельки платья — элегантность плеч. Только теперь Макс встревоженно вспомнил, в каком состоянии находилась его крошечная квартирка. Внутри царил беспорядок, на полу кучей лежали книги и журналы, рубашки висели на спинке стула. Это помещение, которое он так и не удосужился обустроить, напоминало скорее берлогу, а не человеческое жилье, в котором он проводил не очень много времени. Оставалось утешиться лишь тем, что с террасы открывался прекрасный вид. Неубранную постель с грехом пополам прикрывал шерстяной плед. Подушка до сих пор хранила отпечаток его головы с прошлой ночи. Только теперь Макс рассердился на себя за безалаберность и за то, что поленился найти более просторные апартаменты, меблированные по последней моде, такие, какие он видел в выставочных залах Парижа, с коврами на паркете, удобными креслами, палисандровой мебелью, инкрустированной слоновой костью или раковинами моллюсков. Продолжая сгорать от страсти, он тем не менее чувствовал себя неловко.
Ксения положила перчатки и сумочку на стол. Макс смотрел на нее, не двигаясь. Она первая подошла к нему и дотронулась руками до его лица. Губы Макса задрожали, и он обнял ее. Как только Ксения прижалась к нему, вся его неуверенность исчезла. Все стало ясным, правильным, простым, как сама правда. Его руки ласкали ее щеки, под его тонкими нежными пальцами, словно под руками музыканта-виртуоза, девушка чувствовала себя невесомой. Благодаря Максу она заново открывала свое тело, словно никогда толком его не знала: плечи, груди, торчащие соски, плоский живот, округлые бедра, утолки влажных губ, колени, хрупкие лодыжки. С каждой лаской, с каждым прикосновением любовника ее кровь становилась все горячее, кожа оживала. Это было настоящее второе рождение.
По уверенным движениям Макса она понимала, что он хорошо знает женщин, и шла навстречу всем его требованиям, чувствуя, что скрытая в ней доселе сила страсти может оказаться намного сильнее, чем у партнера. Время словно остановилось.
Сливаясь губами, они старались дышать в такт, их влажные тела пахли страстью и желанием раствориться друг в друге. Познавая друг друга, они не знали ни стыда, ни смущения.
Потом, когда отхлынула первая волна желания, они отдыхали, мокрые от пота, снова чувствуя стыд, но несмотря на это, каждый жест, каждый поцелуй, каждая царапина или укус неразрывно привязывали их друг к другу, и тогда их желание трансформировалось в смесь нежности, внимания и ласки.
Позже, приподнявшись на локте, Ксения с любопытством смотрела, как он спит. Во сне лицо Макса казалось невинным, беззащитным. Она долго не спускала с него глаз, потом поднялась, завернулась в простыню и вышла на террасу. Внизу, у ее ног, спал Берлин. Под темным бархатным небом различались только темные и серьезные фасады домов. Где-то вдалеке светились огни, словно возражая тем, кто осмелился бы подумать, что праздник уже закончился.
Колонна дорогих автомобилей выстроилась вдоль фасада виллы. От никелированных деталей отражался свет фонарей. Мажордом в ливрее, открыв дверцу, протянул Ксении руку, помогая ей выйти из автомобиля. Небо было усыпано звездами. Запах травы и листьев наполнял всю округу. На водной глади отражалась серебряная луна. Несколько приглашенных стояли перед открытыми дверями, через которые была видна часть большого холла, люстра и большой букет цветов на консоли. Играл оркестр. Ксения не знала никого из гостей на этом вечере, устроенном в честь дня рождения сестры Макса. Борясь с приступами робости, она спрашивала себя, что заставило ее принять приглашение. Она вдруг затосковала по болтовне Тани и их номеру в отеле. Макс нежно взял ее за локоть, и теплота его ладони успокоила ее. Они были знакомы всего несколько дней, но понимали друг друга без слов. Достаточно было одного взгляда, прикосновения. Это очень удивляло Ксению.
