Курт молча уставился на него. Максу показалось, что шум голосов и звон бокалов в галерее стих. Он должен был знать, что с его зятем лучше не затевать подобных разговоров.
Внезапно кто-то хлопнул его по спине — с мимикой капризного ребенка за Максом стоял, улыбаясь и покачиваясь, Генрих Хоффман.
— Всем добрый вечер, — сказал он, задрав подбородок, так как и Курт, и Макс были выше его на голову. — Вы транжирите свой талант, дорогой барон. Лучше бы вам целиком сконцентрироваться на женщинах. Конечно, если не захотите работать со мной. Я знаю, что владельцы многих журналов, которые публикуют ваши работы, имеют финансовые проблемы, вызванные кризисом, но ко мне это не относится, — довольно уточнил он, доставая сигарету. — Мне нравятся ваши композиции. Съезды нашей партии приобретают небывалый размах, и мне уже трудно справляться одному с несколькими помощниками. Подумайте над тем, чтобы заняться чем-то действительно полезным. Для вас это очень перспективное будущее, мой дорогой.
Осознав то, что ему предлагают, Макс похолодел. С тех пор как в начале двадцатых годов Хоффман получил от американской газеты заказ сфотографировать Адольфа Гитлера, он уже не отставал от него ни на шаг. Отныне для своей пропаганды Гитлер использовал только этого человека. Рассказывали, что Гитлер часами мог позировать, используя свои собственные снимки для отработки жестов или осанки. Именно Хоффману несколько лет назад первому пришла в голову идея представить Гитлера под титулом «Господин Весь Мир». Он показывал его личную жизнь, встречи с детьми и молодыми энтузиастами. Личность на фотографиях шокировала государственных деятелей, но взволновала широкую общественность, что превратило фюрера в открытого и задорного вождя, которому нечего скрывать, и приблизило его к простому народу.
— Извините, но я предпочитаю оставаться свободным художником, — сухо ответил Макс, напряженный в отличие от Фердинанда, который сохранял олимпийское спокойствие.
— Как я уже только что заметил, будет очень прискорбно, если вы собьетесь с пути, — с угрозой заметил Айзеншахт и повернулся к коллекции ню. — Превосходно! — снова разволновался он. — Вот от этого действительно не соскучишься. Надеюсь, графиня Осолина окажет нам честь, посетив Берлин. Нам нужны такие женщины, как она.
Какой-то человек подошел поздороваться с Куртом, и он удалился с Хоффманом, оставив Макса дрожать от бешенства. Фердинанд протянул ему стакан с муссом.
— Тебе в самом деле надо научиться сдерживать себя, старина. На твоем лице можно читать, как в книге.
— Может быть, морду ему набить? — пробормотал Макс. — Или последовать твоему совету и сдержаться?
— Я не шучу, — строго произнес Фердинанд. — Тебе надо быть осторожнее. Теперь не только неграмотные крестьяне поддерживают партию национал-социалистов. В университете я узнал, что большинство студентов, которым я читал курс права, голосовали на выборах за нацистов. Их электорат стойкий, убежденный, и я не дам гарантий, что Гитлер не станет нашим следующим канцлером. Франц фон Папен
[34]
— плохой политик, дилетант-реакционер, который думает, что приручит нацистов, заключая с ними соглашение. Я не знаю, чего у него больше: наивности или тупости. Когда ты садишься обедать за одним столом с дьяволом, надо запастись очень длинной ложкой.
— Да этот Гитлер просто шарлатан! Шут гороховый! Он ведет себя словно эпилептик. Его речи сотканы из пламенных тезисов и антитезисов. Ты же сам видишь, что его воспринимают не слишком серьезно. Нацисты потеряли около двух миллионов голосов. Говорят, что вся эта кухня варится в салоне отеля «Кайзерхоф». Его партия увязла в долгах, она на грани развала. Сам скоро увидишь, как все это превратится в дурной сон.
— Ты попал в ловушку своих оптимистических заблуждений. Нет никакого стабильного большинства. Вся страна находится на распутье. Большинство не может плыть на глазок, без компаса, а Гитлер как раз обещает всем работу и восстановление порядка. Маленький австрийский ефрейтор провозглашает войну, чтобы вернуть униженной Германии гордость и экономическую политику, которая привлечет инвесторов. У него только два слова на языке — «единство народа». Его мечта — большая коллективная авантюра, которая маячит на горизонте. Германия — страна не индивидуалистов, быть индивидуалистом для многих невыносимо. Промышленные магнаты финансируют его, а пропаганда сделает остальное. Он имеет гипнотическое влияние на массы. Те, кто видел его вблизи, говорят, что его взгляд пронзает насквозь.
— Да ладно тебе, Фердинанд! — улыбнулся Макс. — Тебя послушать, так он сущий волшебник.
— Не стоит недооценивать этого человека, как делают многие наши соотечественники. Ни его, ни тех, кто его окружает. Это очень большая ошибка. Совершенно идиотская и преступная.
Макс был захвачен пылом, который исходил от обычно беззаботного Фердинанда. До сих пор он не видел такого серьезного лица, такой драматической страсти в своем друге. Он хотел закончить разговор на шутливой ноте, как обычно поступал в таких случаях, но ни одна шутка не пришла ему на ум. С чувством неловкости он опустошил свой стакан с теплым муссом.
В камине горел огонь, время от времени потрескивая. Сара истуканом сидела на табурете, позволяя теплу растопить напряжение в плечах. На улице шел снег. Тяжелый и влажный, он прилипал, соскальзывал с окон, засыпал лужайки, отяжелял лапы елей, которые печально склонялись к земле. Двойные двери библиотеки выходили в зимний сад, где несколько скрытых ламп освещали пальмовые ветви. Как всегда, Сара чутко прислушивалась к малейшему звуку на тот случай, если ее позовут проснувшиеся дети. В тот воскресный вечер она отпустила няню, и тяжелое чувство беспокойства напрягало нервы.
— Вы такая молчаливая сегодня, — заметила Софья Ашенгер, кладя на колени вышивку, над которой трудилась. — Да что с вами, девочки? Я никогда не видела вас в таком настроении.
Черные кудри заслоняли ее кукольное личико каждый раз, когда она наклонялась за одним из пирожных, изготовленных в пекарне «Мирике». Выйдя замуж за Мило, она перестала работать у Сары секретарем, и теперь две молодые женщины стали подругами. Откусив кусок, Софья посмотрела вокруг, но в ответ услышала какой-то неопределенный шепот.
Сара унаследовала от матери, талантливой пианистки, способность собирать вокруг себя знакомых, которые приходили слушать музыку, разговаривать об искусстве, литературе или просто блистать умом.
Традиции берлинских салонов, заложенные именно еврейскими женщинами еще в XVIII веке, понемногу устаревали, но влиятельные дамы продолжали регулярно приглашать гостей, которые любили погреться в лучах авторитета хозяйки дома. В то воскресенье Сару окружали несколько близких подруг.
— Слишком уж невыносимая атмосфера, — вздохнула Шарлотта Хеффнер, долговязая журналистка, которая вела популярную светскую хронику. — Я не могу выносить эти каждодневные страдания.
— Ты чересчур чувствительна, — сказала Софья.
