Такси везло его по почти пустынным улицам, украшенным флагами со свастикой, казалось, что город словно опутан веревками. Нацисты не любили Берлин, предпочитая Мюнхен, город, в котором началось их движение, и Нюрнберг, в котором они проводили знаковые съезды своей партии. Гитлер считал жителей Берлина непокорными. Разве не прусское правительство в течение ряда лет запрещало ему выступать на публике? В то время когда в остальных немецких землях граждане уже голосовали за национал-социалистическую партию, жители рабочих кварталов Веддинга и Нойкелина отдавали предпочтение социал-демократам, коммунистам и интеллектуальной элите, которую составляли писатели, юристы, люди искусства, не скрывающие своей привязанности к идеалам Веймарской республики. Ни один из приближенных к Гитлеру людей не был родом из Берлина, но было много из Баварии, Саксонии и Рейнской области. Некоторые даже выросли за границей далеко от Германии, и все они теперь противопоставляли себя столице, которая должна была их терпеть.
В квартире стояла относительная чистота — перед прибытием Макс послал горничной телеграмму с требованием вытереть пыль и начистить серебро. Отнеся в комнату чемоданы, он растворил все окна, чтобы изгнать удушливую нежилую атмосферу. В небе зажигались звезды. Довольный тем, что наконец-то оказался дома, Макс отправился на кухню выпить стакан воды. Он уже собирался принять душ, когда услышал звонок телефона.
— Привет, Макс, надеюсь, поездка прошла успешно? — сказал в трубку Фердинанд каким-то колеблющимся голосом.
— Привет, старина. А кто тебе сказал…
— Можно нам прийти к тебе вечером, как обычно?
— Если хочешь, но…
— Тогда до скорого, — закончил его друг и повесил трубку.
Макс озадаченно постоял несколько секунд, рассматривая трубку телефона. Его не было только четыре месяца, но за это время обстановка в городе стала еще жестче. Легкая головная боль потихоньку давила на виски, и Макс отправился искать аспирин.
Фердинанд всегда был главным инициатором их еженедельных собраний. Обычно приходили около десятка мужчин и женщин — юрист, врач, чиновник, скрипач, дипломат. Приходил и Мило фон Ашенгер. Большинство из них состояли в дружеских отношениях с незапамятных времен. Приход к власти Адольфа Гитлера еще больше сблизил их, так как теперь они могли свободно выражать свои мысли только в этом кругу, состоящем из проверенных людей. Их сопротивление нацизму было скорее инстинктивным. На улицах, услышав шаги патруля СА, они старались нырнуть в подворотню, чтобы избежать традиционного в таких случаях фашистского приветствия. Однажды, идя по улицам и на ходу читая книгу, Фердинанд столкнулся с людьми в коричневом и был избит за отказ отдать честь знамени со свастикой. Во время бойкота еврейских магазинов они с жаром принялись делать разнообразные покупки. Они спрятали мужа Ленор Эпштайн, депутата от социал-демократов, которому угрожала отправка в концлагерь Ораниенбург за его сомнительные речи, так же как и одному знаменитому актеру за симпатии к коммунистам. Они помогали семье арестованного журналиста, доставали документы для желающих эмигрировать. Их поступки, конечно же, не могли подорвать власть нацистов, но, оказывая помощь тем, кого преследовала власть, они тем самым демонстрировали, что более всего ценят свободу человека. Точно так же поступали их единомышленники из кружка «Агора» — кто по политическим убеждениям, кто по религиозным, а кто, так же как Макс, из-за любви и уважения к человеческим ценностям.
Макс долго стоял в душе под напором прохладной воды. С некоторых пор им стала овладевать странная усталость. Ноги и руки становились будто свинцовыми, голова — безучастной. Он словно потерял вкус к жизни, хотя чувства жалости к себе не испытывал. «Главное — не думать о Ксении! — приказывал он себе, испытывая чувство гнева. — Главное — не думать ни о ней, ни о моем отчаянии. Не пытаться понять комплексы женщины, которая одновременно вызывает и стойкие эмоции, и самую черную тоску. Я должен вылечиться от нее, — думал он, ощущая, как сжимается сердце. — Иначе я погиб».
— Что произошло? — спросил Макс, открыв двери пришедшему спустя полчаса Фердинанду. — У тебя такое лицо, словно тебя заживо похоронили.
— Можно подумать, твое лицо лучше. Полагаю, однако, что у тебя для этого несколько другие причины, чем у меня.
Фердинанд повесил шляпу на вешалку у входа и прошел в салон, в котором был все тот же обычный беспорядок. Шкафы с книгами выстроились вдоль всей стены, а возле граммофона высилась гора пластинок. Над камином висели сделанные Максом фотографии с видами Берлина в разные времена года.
— Ты очень странно говорил по телефону. Почему? — настаивал Макс. — Ты белый, как простыня. Случайно не заболел?
Фердинанд поглядел на него удивленно.
— Ты, как всегда, не в курсе.
— Я только что приехал. Весь день трясся в поезде.
Не говоря ни слова, Фердинанд раскрыл портфель, вынул оттуда и протянул Максу приложение к ежедневнику «Berliner Zeitung»
[44]
, на котором красовался заголовок: «Радикальные меры фюрера. Рем отстранен от обязанностей и исключен из партии и СА».
Пока Фердинанд наливал себе выпить, Макс прочитал статью. Речь шла о заговоре, устроенном Эрнстом Ремом, главным командиром тысяч людей, входивших в ряды штурмовиков. Все знали, что это формирование, которое было в десять раз сильнее действующей армии, стало создавать Гитлеру проблемы, так как Рем оказался очень амбициозным человеком, а его видение будущего социалистического и военного рейха не совпадало с гитлеровским.
В дверь позвонили два раза.
— Фашистская Варфоломеевская ночь, вот что это такое! — воскликнул Мило Ашенгер, входя в комнату. — Рад снова тебя видеть, мой дорогой Макс, но спрашиваю: не было бы лучше, если бы ты остался в Париже? По крайней мере дышится там легче.
— Что еще случилось? — спросил Макс, потрясая газетой.
— Можешь налить мне стаканчик? — спросил Мило, падая в кресло. — Я сегодня весь день бегал, собирая информацию. Амбиции Рема привели его к гибели. Чего стоят эти его призывы к революции социалистической после революции националистической! Покупка оружия за границей, гомосексуальные оргии, ставшие достоянием общественности… Неуважение к своему большому шефу, не так ли? Спасибо, старик, — сказал он Максу, который протянул ему хорошую порцию виски. — Гитлер старается любой ценой сохранить хрупкие контакты с деловым миром и профессиональными военными. Претензии Рема стали невыносимыми, и бывшие товарищи перешли к действиям. Но каким образом! Прокатилась волна убийств. В Бавьере перебили половину командиров штурмовых отрядов СА. Убивать людей, которые были твоими ближайшими союзниками и единомышленниками, — это не то же самое, что убивать явных врагов.
— Но самое гадкое, что они воспользовались этими репрессиями, чтобы избавиться и от других врагов режима, — уточнил Фердинанд. — Они убили Курта фон Шлейхера с супругой в их доме в Потсдаме.
