Он прижал меня к своей мохнатой груди и дал мне выплакаться. Он приехал, чтобы получить разрешение набить морду Оливье, а в результате размазал по стенке меня. Я знала, что он прав. Антуан чувствовал все, понимал все, анализировал все и во всем был прав. Это по-настоящему действовало на нервы. После его неоспоримого вердикта у меня оставалось две возможности: либо повеситься в стойле, либо принять наследство и надеяться вновь увидеть Оливье. Я выбрала вторую, пообещав Антуану сдержать слово и не зная, как это сделать и вернется ли Оливье. Без него эти деньги мне были не нужны.
В этот момент появилась Сюзи. Еще от ворот она услышала вопли Антуана.
– Хочешь, я еще раз дам тебе по ноге, чтобы ты не доводил маму до слез?
– Нет, но я хочу, чтобы ты все время повторяла ей, что у нее мерзкий характер и чтобы она не забывала про свое обещание.
– А что она обещала?
– Сама увидишь! Напоминай ей, что она обещала, а остальное я беру на себя.
В следующие три дня Сюзи утром и вечером спрашивала меня, не забыла ли я про обещание. У меня не было никаких шансов забыть.
Но у меня не было и никаких известий от Оливье, а позвонить ему я не могла. Я боялась, как бы он действительно не уехал, и была неспособна его удержать. Мне было страшно. Это было смешно. Гротескно. И я ничего не могла поделать. У меня действительно мерзкий характер.
48
Я получил решение о срочном переводе через неделю после того, как отправил свой запрос по Интернету. И был удивлен подобной оперативностью. Обычно ответа на такую просьбу, как моя, приходится ждать месяцами – кроме случаев, когда речь идет об угрозе жизни. Эмоционально я был уже мертв, но на это начальству плевать. Поскольку я был готов отбыть в любом направлении, они сразу же подыскали мне место. Наверно, их это устраивало. Моя просьба подоспела в нужный момент. Шартр. Я даже не знал, где это. Может, на северо-востоке?! Я, который полагал, что гора Сен-Мишель
[36]
располагается где-то в Центральном массиве
[37]
, всегда не доверял своим познаниям в географии.
Да и на кой они мне сдались, на самом-то деле.
Я не подыскивал себе приятное местечко, я только хотел уехать из этого. Отрезать кисть у запястья, чтобы избавиться от боли в пальце. Идиотизм. Мне нужна моя кисть. И мне нужна Мари. Ну и что теперь? Наложить повязку и продолжать терпеть? Терпеть, что я отхожу на второй план, когда речь заходит о ее матери? Терпеть, что не могу жить вместе с ней и что ее устраивает подобное положение вещей? У меня ныло сердце. Оно разломано надвое. Как сухой каравай. Кругом полно крошек. Вот если бы она позвонила и сказала, что ей очень жаль, что она меня любит и сделает все, чтобы мы могли жить вместе, в том числе возьмет деньги… Но звонка не было. Я не понимал, что произошло. Мы могли быть самыми счастливыми на земле. Мы были согласны во всем, занимались любовью с неописуемым наслаждением, у нас были одинаковые планы и одинаковое видение жизни.
И вдруг – ба-бах.
Может, мы слишком любили друг друга. Или же я все навыдумывал с самого начала.
Мне дали свободную неделю на переезд и обустройство на новом месте. В первый же вечер весь мой багаж был собран. Жил я в меблированной квартире, так что собственных вещей у меня было немного. Кое-какая одежка, проигрыватель, велосипед и альбомы с рисунками. И еще мое пианино, которое я отправил на хранение в ожидании, пока не выясню, где на этот раз приземлюсь.
На следующее утро, загружая пожитки в машину, я услышал знакомый шум. Звук опережал изображение. Наконец фургончик Антуана показался на углу улицы. Не знаю, приехал ли он попрощаться, но он мог бы выбрать и другой способ передвижения. Все на него уставились. Но теперь Антуану было плевать на взгляды окружающих. Он достаточно от них настрадался.
Он остановился посреди дороги, как не слишком совестливый работник доставки, включил габаритные огни и направился ко мне.
– Собирался уехать, не сказав «до свидания»?
– Я написал тебе письмо, ты что, не получил?
– А как же, получил!.. Ты уже все закончил?
– Запру квартиру, оставлю ключи соседке, привяжу велосипед и уеду.
– Положи велосипед в фургон, так проще, и езжай за мной на машине.
– Но вело…
– Не спорь!
Я и не спорил. У него был такой решительный вид, что я не посмел ему перечить. Смутное воспоминание о пианино. Мне дали целую неделю на благоустройство. Так что, если он хочет прокатиться со мной, что ж, у меня будет возможность с ним попрощаться.
Он остановился у большого привокзального паркинга, сделал мне знак поставить машину и усадил рядом с собой в фургончик.
– Можешь объяснить, куда ты меня везешь?
– В том-то и дело, что не могу. Пристегнись, не то жандармы привяжутся… а с ними не столкуешься… знаю одного такого! И можешь поговорить со мной о жизни, или о политике, или даже о футболе, о чем хочешь.
Он поехал по направлению на Тарб, потом на Биарриц. Мы остановились купить газеты и что-нибудь перекусить, и я читал ему последние новости, пока он рулил. Когда он свернул к долине Асп, я всерьез начал задавать себе вопросы. Интересно, что мы будем делать в фургончике для перевозки скота в долине моего детства. У меня сжалось сердце, когда мы проезжали через деревню Мадлен. Вдали на склоне виднелось кладбище. А потом мы приехали на ферму. Скотоводческую. Он водил как псих, меня укачало. Мужик вроде бы знал Антуана. Отобранные овцы были готовы.
Выяснилось, что напрасно мы покупали перекус: жена того типа наготовила на всех. Антуан не хотел задерживаться, он должен был вернуться сразу после полудня. Но вернуться куда? Хотел отвезти овец к себе на ферму? Решил теперь заняться производством овечьего сыра?
Мы загрузили хороший сноп соломы, прежде чем завести овец. Антуан закрепил мой велосипед на крыше. Перед отбытием я отошел пописать в канаву и заметил, как он поставил в кузов фургона большой деревянный ящик. В два часа мы пустились в обратный путь.
– И ты не хочешь сказать, что будешь делать с этими овцами?
– Хочу разнообразия… Надоел мне александрийский стих: овцы говорят прозой.
– А деревянный ящик – это что?
– Это деревянный ящик.
Ладно.
В конце концов я задремал под рокот фургончика. Я практически не спал всю неделю. Перед глазами все время вставало лицо Мари. В половине седьмого вечера мы оказались у вокзала в Фуа. Он велел мне взять с собой документы и следовать за ним. К тому времени его загадки мне уже порядком осточертели. Мне нравился Антуан, но вся ситуация начинала действовать на нервы. А потом, когда мы вышли на платформу номер три и я увидел Сюзи, с воплем кинувшуюся мне на шею, я начал понимать. Понимать, что с самого утра Антуан только тем и занимался, что пытался нас помирить, меня и Мари. Она сидела на скамье в дальнем конце платформы. Встала, улыбнулась мне странной улыбкой – как раз перед тем, как Антуан вручил нам большой конверт и велел Сюзи поцеловать нас на прощание. Потом они оба исчезли на эскалаторе, держась за руки и хохоча как ненормальные.
