Чтобы притормозить процесс, он должен был как-то отвлечь Аурелию и отвлечься сам от их согласованных чувственных желаний:
– Я вижу самолет «Дуглас DC-3», который недавно прилетел из Аддис-Абебы. Ты занимаешь место впереди. Я сижу сзади. Я не обращаю на тебя внимания.
Как он и ожидал, Аурелия ослабила хватку своих губ и ответила:
– Я тоже.
Одновременно она остановила и неугомонную работу своей руки. Но член Марка по-прежнему оставался у нее во рту, и он был так же напряжен. Вся эта игра его не смягчила.
А тем временем Жан продолжал:
– Этот день был очень жарким. Ты встала и сняла свитер. Я перестал смотреть наружу и сделал о тебе простой вывод: это женщина, которая любит купаться обнаженной на пляже, где есть мужчины.
– Ты абсолютно ошибался на мой счет.
– Это потому, что, когда ты снимала свитер, я заметил краешек твоей обнаженной и загорелой груди. И я наивно, как это обычно бывает у путешественников, предположил, что эта якобы случайная демонстрация красоты была предназначена именно для меня.
– Ты же не знал, что я тебя даже не заметила, – извинилась Аурелия.
– Не заметить такого мужчину, как я! Можно ли в это поверить?
Вместо ответа она несколько раз энергично помассировала член мужа.
Жан отметил про себя, что это выглядит вполне убедительно.
Но Аурелия снова приостановила свои движения и удивленно воззрилась на головку члена, которую она ласкала. Она улыбнулась улыбкой, которую Жан называл улыбкой нильской суккубы
[40]
. Аурелия объяснила:
– Мои глаза не видят мужчин.
– Никогда?
– Марка я тоже не видела. Вот так!
– Очень хорошо, – отметил Жан. – Мне нравится меняться. Даже хуже того: мне нравится пытаться понять неизведанное.
– Я понимаю, о чем ты говоришь. Помнишь, как ты затащил меня на берег озера Тана, когда наша посудина зашла там в гавань. Ты не сказал мне про разрезы в моей рубашке, а начал говорить про трещины в старинных церквях и очарование кракелюра. Ты тогда сказал, что какая-то международная организация поручила тебе найти способ спасения шедевров. Хотя, и ты сам об этом упомянул, ты вовсе не был экспертом в области искусства.
– А ты сказала: «А я в этом специалист».
– Ты же понял позже, что я сказала правду. Помнишь, я тогда внимательно рассматривала старинные фрески и статуи? Именно они подарили мне новые идеи для картин с обнаженными женщинами.
– Да, я помню ту нашу встречу на берегу красивого, но какого-то грустного озера, из которого рождался голубой Нил. В тот день я не узнал ничего особенно нового для себя: я понял, что ты можешь быть далеко, находясь очень близко, и что я, очевидно, тебе не интересен. Больше ты мне свою грудь не показывала, и мы вернулись на борт.
– А почему ты не сел рядом со мной?
– Я еще не любил тебя.
– Когда же ты начал меня любить?
Жан рискнул приблизиться к той части тела Аурелии, которую он знал лучше всего. То есть знал еще довольно плохо, и он сам признавал это, но это место постоянно находилось рядом с ним, чтобы можно было изучить его гораздо лучше… Несмотря на то что формула Эммануэль отпускала ему лишь девять лет брака…
Он решил, что и после истечения этого срока останется любовником Аурелии, как это уже случилось с его первой женой и как это будет и с последующими.
Но Аурелия перехватила его любопытную руку и положила ее вместо своей руки на фаллос, который уже готов был снов взорваться спермой. Она стала делать его рукой те же самые движения, что делала до того сама. А потом она предоставила Жану заниматься этим самому.
Убедившись, что Жан получает удовольствие, она повторила свой вопрос:
– Когда?
– Когда мы прибыли в Лалибэлу, именно в тот момент, когда маленькие попрошайки прилипли к твоей юбке и ты стала от них вырываться. Подтянув юбку, ты обнажила ноги до верхней части бедер. Но этого оказалось достаточно, чтобы я думал о них днем и ночью, они стали моей навязчивой идеей. И останутся таковыми до конца моих дней.
Аурелия передвинулась таким образом, чтобы ее гибкое бедро надавило на член Жана так, чтобы он мог оставить там след, прокопать борозду – расколоть ее!
– Ты любишь только мои ноги. Но еще не меня, – сказала она.
* * *
Затем она сменила тон. Ее голос изменился от желания, которое всегда настигало Аурелию в объятиях Жана. Она стала умолять:
– Поцелуй мои ноги! Трахни их, как ты сделал это той ночью. Расскажи мне снова, как ты это делал!
– Меня обступили чиновники, и я потерял тебя из виду.
– Ты забыл про меня.
– Да. До ночи. Но ночью, когда я оказался в своей комнате в одиночестве, я попался. Я думал о твоих ногах. О том, что на тебя, цивилизованную даму, набросились дети – малолетние насильники.
– Мои ноги красивы?
– Ты была красива.
– А что насильники сделали со мной?
– Они с любовью разложили тебя на каменистой почве. Их пальцы схватили твои лодыжки. Потянув твои ноги в разные стороны, они начали тщательно разрывать тебя.
– А ты им сказал, что я девственница?
– Они сами это проверили. Черные любители любовных приключений в светлых лохмотьях, они взгромоздились верхом на твоих красивых бедрах цвета слегка поджаренного хлеба. Постепенно они полностью покрыли их своими членами, которых было так много, что я не мог их сосчитать.
– А ты, что ты делал в это время?
– Я был так же счастлив, как и они. Но так как они в конце концов не оставили на твоем теле ни малейшего свободного места, причем и внутри – тоже, ни кусочка плоти, которой я мог бы коснуться или увидеть, мне пришлось довольствоваться наблюдением за этими развратными призраками, которые повсюду трогали тебя.
– Долго? Хорошо?
– Очень долго, столько времени, сколько им всем понадобилось, чтобы тебя трахнуть, и не раз.
– А потом? Ты кончил?
– Они своими черными концами, а я – своим красным концом, мы все прекрасно кончили. Мы наслаждались своими концами, кончали, но только благодаря тебе. Это была моя первая ночь любви в этом далеком краю.
* * *
Он заметил, что Аурелия закрыла глаза и прикусила нижнюю губу. И он приказал ей:
– А теперь ты будешь делать то, что той ночью делал я.
– Хорошо, – согласилась она. – Я очень этого хочу.
Она сжала клитор двумя пальцами и принялась возбуждать края уже набухшего бугорка, раскрывая влагалище. Она не останавливалась и не сбавляла темпа до тех пор, пока из ее горла не вырвался первый крик.
