9
– И поэтому вы поженились? – скептически произнесла Лона.
– Вы достаточно умны, поэтому относитесь к свадьбе с недоверием, – отозвался Жан. – Супружеская жизнь – это выживание, и зачастую – выживание безвольное. Свадьба снова обретет смысл лишь в том случае, если люди начнут писать приглашения, чуть более интересные, чем то, которое Марк получил вчера. Ну, например:
«Жан и Аурелия Сальван рады объявить вам о свадьбе с Лоной Лильясдроттир».
Он посмотрел на девушку с возрастающей симпатией, и тотчас ему в голову пришла новая идея:
– Или вот еще, тоже неплохо:
«Сегодня утром Лона Лильясдроттир стала законной женой Эммануэль и Аурелии Сальван-Солаль и Петры Сен-Милан. В этой связи трое мужей вышеупомянутых особ совместно женились на Алекс Ирис, Маре Силоэ и их дочери Шевретте».
* * *
К удивлению Жана, Лона не стала оспаривать его новаторские идеи. Ее доверительный ответ резко изменил мнение Жана насчет ее неприступности и сексуальных предпочтений:
– Вообще-то я не стану возражать против брака, пусть даже с мужчиной, если только буду уверена, что смогу выходить замуж достаточно часто и при этом не прослыву нимфоманкой или шлюхой. Как вы думаете, наступят ли времена, когда женщину будут считать тем более нравственной, чем большее количество обручальных колец поместится на ее пальце?
– Все возможно, – произнес Жан, – при условии, если в обществе изменится само представление о верности. Вместо того чтобы выполнять роль своего рода контракта по приватизации, брак будет учить мужчину любить в своей жене влечение, которое она испытывает к другим. И напротив, женщина перестанет осуждать достойного мужа за его связи с другими женщинами. И тогда исчезнут вечно молчащие мужья и женщины – частная собственность. Семейный очаг перестанет быть просто надежной крепостью. Он будет игровым полем, отправной базой.
– Но без детей?
– Почему же? Но только это будут дети ветра, дети облаков, которые уже в юном возрасте смогут исследовать планеты, освещаемые разными солнцами одновременно.
– Как по-вашему, я уже слишком стара для исследования новых миров?
– Если вы считаете, что уже все повидали в этом мире, тогда у вас есть время найти способ попасть в другой. Но нельзя терять ни минуты!
* * *
Глаза девушки засверкали. Жан жалел лишь об одном: что она перестала теребить свои соски под рубашкой.
– Я видел вас уже с десяток раз на картинах Аурелии и все равно не узнаю, – сказал он. – Быть может, потому, что на этих картинах вы всегда обнажены?
– Я раздеваюсь лишь в том случае, если хочу заняться сексом, – ответила Лона.
– А если вы хотите поплескаться в море?
– На море я всегда занимаюсь сексом.
– А если вы принимаете ванну или спите?
– Тогда я занимаюсь сексом сама с собой.
Лона рассмеялась:
– А иначе почему бы Аурелия стала меня рисовать?
Затем она посерьезнела и спросила:
– Вот вы рассказали, как колени Аурелии помогли вам влюбиться. Знали ли вы, что сегодня она собиралась нарисовать колени Эммануэль?
– Нет. Но я не удивлен. В некоторых вселенных параллельные прямые иногда пересекаются.
Лона вдруг резко задрала юбку, обнажив колени.
– Как по-вашему, – спросила она, – что бы со мной произошло, если бы я поехала в Лалибэлу?
– Эфиопского аскета не следует искушать дважды, – ответил Жан.
III. Прелесть, которая не должна
[46]1
Неожиданно, без какого-либо звукового или светового оповещения, из одного из магнитофонов раздался гнусавый голос: причудливая смесь просторечного говора и неуместных возвышенных интонаций.
– Привет, Лукас! Это Хироши. Я так и не нашел никаких противопоказаний для твоего кристаллоида. Я ввел дополнительные дозы всем простейшим и многоклеточным в моем зверинце, предварительно покормив их недоваренным сукияки
[47]
и испортившейся тэмпурой
[48]
. Им от этого не стало ни горячо, ни холодно. Даже гусиной кожей не покрылись. Из этого можно сделать вывод, что твоя пациентка замерзла не из-за твоей оригинальной идеи. Причина явно в другом. Чао!
* * *
Эммануэль попыталась завязать разговор:
– Эй! А сама пациентка имеет право высказать свое мнение?
Но короткий звуковой сигнал дал понять, что Хироши уже отключился.
– Что ж, ладно! Однако вам бы следовало знать, самурай, что некоторые очень даже большие огорчения не оставляют следов, – процедила она сквозь зубы.
«Здесь никогда нельзя знать наверняка, записывает ли ваши слова казалось бы выключенный робот».
Но вот в том, чтобы ее тайком снимали на камеру, она не видела никаких неудобств: скажем, ноги, которые она закинула на подлокотник кресла космонавта, по мнению самой Эммануэль, были довольно фотогеничны.
У нее не было времени, чтобы начать беспокоиться по поводу отсутствия Лукаса. Ключ с цифровыми отпечатками пальцев теперь работал исправно, так что теперь Эммануэль могла непринужденно расположиться в доме, даже когда приходила раньше хозяина.
Однако же время шло, и это приводило девушку в недоумение. Никогда еще ее любовник не заставлял Эммануэль так долго ждать.
«Придется снова все делать самой!» – посетовала она вслух.
Не то чтобы она подозревала его в некоторой невнимательности или рассеянности: напротив, она бы была только рада, если бы он расслабился. На протяжении последних дней Лукас походил на комок нервов. Но девушка знала, что спрашивать Лукаса о занимавших его проблемах было пустым занятием. Не помогли бы никакие ухищрения: про трудности в лаборатории Лукас не рассказывал никому.
С изумлением Эммануэль вдруг осознала, что задремала прямо так, сидя поперек кресла… и что Лукас все еще не пришел.
С ощущением некоторого беспокойства и досады она ушла, предварительно нацарапав на черной доске:
«Господа из Марамуйя, вам нужно усовершенствовать свою технику. Чтобы вылечить фригидность, я готова на использование лазера».
