16 СЕНТЯБРЯ
Фрида.
Кармен Фрида Кало де Ривера, если быть точным. И Ван.
Обнаружены спящими на тюфяке под инжиром, где обычно отдыхают служанки, но сегодня их в честь национального праздника отпустили по домам.
Исключительно для истории: парочка лежала, сплетя руки и ноги; его огромная белая рука накрывала ее крошечное изогнутое тело. Ее черные волосы окутали обоих, пустив корни в ложе, как будто эти двое были единым растением. Они спали спокойно и крепко, не подозревая, что на них смотрит свидетель, который вечером выпил пива в честь Дня независимости и вышел тайком отлить в клумбу с геранью. Любовники не догадывались, что их застали. Видимо, они до сих пор об этом не знают. Наблюдение занесено в дневник. В доме, похоже, все взбесились, точно собаки, которых держат взаперти.
7 НОЯБРЯ
Комиссия Дьюи официально признала Льва невиновным по всем пунктам обвинений, выдвинутых на процессе в Москве. Спустя несколько месяцев, потраченных на рассмотрение дела, они вынесли письменное заключение для всего света. Разумеется, Сталин по-прежнему жаждет его крови, более чем когда-либо. А европейские и американские газеты, кричавшие о вине Троцкого, едва обмолвились о Комиссии Дьюи. Диего говорит, что гринго с опаской поглядывают на Гитлера, в особенности сейчас, из-за аншлюса
[155]
и создания политической коалиции — «оси Берлин — Рим — Токио». Утверждает, что в случае войны Англия и Америка захотят, чтобы Россия приняла их сторону. Поэтому ни за что не признают, что Троцкий прав, а Сталин — чудовище. Это чудовище им еще пригодится.
Но все же тучи рассеялись, и как раз вовремя — ко дню рождения Льва и годовщине Октябрьской революции. Ривера закатили пир на весь мир, позвали музыкантов с маримбами; во дворе и в доме яблоку было негде упасть. Охранники едва не лопнули от волнения. Среди гостей — уже не художники-коммунисты, но простые крестьяне, мужчины в белых брюках и гуарачах, члены профсоюзов, которые поддерживают Льва. Женщины входили, робко склонив голову, так что косы едва не подметали мощенный камнем двор. Некоторые принесли в подарок живых цыплят, ноги которых были аккуратно связаны пеньковой веревкой. Но готовить угощение к празднику начали за неделю.
Сеньора Фрида была неотразима в золотой теуанской блузке, зеленой юбке и синей шали. Она привезла с собой огромный бумажный сверток, в котором оказался автопортрет — подарок Льву на день рождения. Но отчего-то в праздничной суете так и не отдала. Гости уже спали на стульях и подоконниках; уже светало, когда хозяйка заглянула на кухню и спросила:
— Ради Петрограда, объясните мне кто-нибудь, почему, черт побери, мы празднуем день Октябрьской революции седьмого ноября?
— Белен задала Вану тот же вопрос. Очевидно, у русского пролетариата ушло больше месяца, чтобы сбросить иго, длившееся семь веков.
— Диего говорит, чтобы ты шел спать. Он считает, что негоже заставлять слуг дольше одного дня готовить столько блюд, чтобы поздравить десять миллионов голодающих крестьян.
— Не беспокойтесь, все остальные угнетенные повара давным-давно легли спать. Я мыл котелки из-под шоколада. Кстати, мне неловко об этом говорить, но приготовления начались за неделю. А чего ждал Диего? Чтобы вы сами все сделали?
Она осторожно уселась на деревянный стул возле желтого стола, точно канарейка на насест.
— Ох, Соли. Ты же знаешь, мы с этой жабой можем ругаться по любому дурацкому поводу.
— Не говоря уже о том, о чем он не знает.
Тут вы подняли глаза, посмотрели, точно испуганный ребенок, и вцепились в шаль, словно она способна вас защитить от призрака или пули. Так странно было вас напугать. «Когда человечество истощено, оно создает новых врагов», — утверждает Лев. Жестокость стихийна. «Главная наша задача — двигаться вперед».
— Не бойтесь, никто не расскажет Диего про вас и Вана. Осталась лишь запись в дневнике, просто чтобы вы знали, что вас видели. Можете вырвать эту страницу. Но жене человека, который днем и ночью не расстается с «люгером», следовало бы быть осторожнее.
— Я думала, ты будешь в ярости. Из-за Вана.
— Для ярости нужна страсть. А между мной и Ваном это исключено. Как вы сами заметили тогда во время прогулки на лодке. Вы уже тогда были с ними обоими?
— Послушать тебя, так я просто животное. «Взбесились, точно собаки». Это жестоко.
— Меня удивили не вы, а Ван. И Лев: оба кажутся такими высоконравственными. Простите, что я об этом говорю.
Вы задумались над сказанным, уставившись в одну точку и не оглядываясь на дверь.
— Что ты знаешь о любви?
— В общем-то ничего. Она мигает, точно электрическая лампочка.
Казалось, вы пытаетесь отыскать в себе крупицу доброты.
— Люди жаждут утешения. Ты еще так молод. Успеешь еще стать святошей.
— Вы старше всего на несколько лет. Как вы сами тогда сказали.
— Но все-таки старше. К тому же вся латаная-перелатаная. Я тоже обречена, как и эти люди, — пусть и по другой причине.
Кастрюли и котелки сияли. Вся работа была переделана.
— Соли, в этом доме слишком много страдания. Завтра любой из нас может получить пулю в голову. Мужчинам вроде Диего и Льва приходится жертвовать собой. «Лучше всю жизнь провести на ногах, чем умереть стоя на коленях» и все такое прочее. Но, несмотря на весь свой фатализм, они хотят жить.
— Кто же не хочет.
— Вот и они хотят, причем больше остальных. Они любят жизнь так сильно, что трясут мир, пока у того не посыплются зубы. Потому-то они такие, какие есть.
— А Фрида помогает им наслаждаться жизнью. Когда ей того хочется.
— С Ваном это было всего один раз. Кажется, он в тот вечер перепил. С этими огромными молчунами никогда не угадаешь. Он мучается от одиночества.
— Кто? Ван?
— Да. Ты знал, что он был женат?
— У Вана была жена?
— Да. Француженка. Насколько я поняла, они познакомились очень молодыми; оба служили партии. У них родился сын. Девушку звали Габриэла. Она хотела поехать с ним, но Наталья не разрешила; кажется, они серьезно поссорились. Ты же знаешь, Наталья на Вана не надышится. Он ей как сын.
— Ее можно понять. Учитывая, что им пришлось пережить. Ее потери.
— Ты прав. Так что какой там Диего — меня бы убила Наталья, узнай она про нас с Ваном.
Жена. У Вана была жена по имени Габриэла. У него есть сын. Наверно, это и есть одиночество: все со всеми связаны, их плоть — точно яркая текучая жизнь, омывающая тебя, и единое сердце, которое заставляет всех двигаться в такт. Но стоит показаться акуле — и все бросаются врассыпную, оставляя тебя на съедение.
