— Но ведь у Диего всегда были женщины, правда? Только не обижайтесь.
— И ты пришел сюда, чтобы сообщить мне это mierda? Что если я уже давным-давно несчастна, значит, пора бы и привыкнуть? Спасибо, друг.
— Простите. — Кот юркнул в заросли лавра.
— Ты представить себе не можешь, Соли, что со мной случилось. У меня на руках выскочил грибок. Еще один недуг! Тысяча операций, гипсовые корсеты, лекарства, противные, как моча, ни одного здорового органа — и все равно ухитряюсь опять заболеть! Вот из-за чего стоит печалиться, — она подняла расчесанные руки в жутких розовых пятнах.
— Конечно. Я с вами полностью согласен.
Несмотря на отчаяние, она разрядилась, как павлин; на ней была зеленая шелковая юбка и столько украшений, что хватило бы пустить ко дну лодку. Даже утопая, Фрида не оставляла кокетства.
— Вспомните Париж и Нью-Йорк. Им понравилась ваша выставка. Ван мне вчера показывал журнал мод с вашей фотографией на обложке.
— Если хочешь знать, в Париже и Нью-Йорке ко мне отнеслись как к говорящему пони. Подумать только, мексиканка, которая потешно одевается и ругается как солдат! Каждый день я чувствовала себя… как это говорится? Попала как белая ворона в ощип.
Переводить Фриду не так-то просто.
— Как кур в ощип? Это значит «попасть в затруднительное положение». Еще говорят «белая ворона», то бишь тот, кто все время на виду, потому что отличается от других.
— И то и другое. Как щипаная белая ворона. Прохожие на улицах тыкали в меня пальцем.
— Потому что вы знамениты. Люди видели ваши картины.
— Послушай, никогда не становись знаменитым. Это ужасно. Видел бы ты, что эти критики писали в газетах. На картины едва взглянули, зато очень заинтересовались их автором. «Лучше бы вместо этих кошмаров писала пейзажи. И постоянно рисует себя; она ведь даже не красавица!»
— Мы читали рецензии. Среди них было много хороших. Диего утверждает, будто Пикассо и Кандинский считают, что вы талантливее их обоих вместе взятых.
— Пусть так. Но этот таракан Андре Бретон не позаботился забрать мои картины с таможни, пока я не приехала и не наорала на него. А про рецензентов я тебе сказала правду: они рассуждают о том, что я, по их мнению, должна рисовать.
Двор более обычного походил на сказочный домик, в котором вместо потолка — кроны деревьев, а пол выстлан плющом. Сквозь ковер из плюща проросли белые каллы и тянули головки-капюшоны к Фриде, точно змеи к заклинателю.
— Я понимаю, вам пришлось нелегко. Но люди не виноваты, что таращатся на вас как на диковину.
На лице Фриды было написано недоумение. Сегодня на ней были чеканные, тяжелые золотые серьги в виде змей, но со своей стриженой блестящей головой она походила на морского льва. С золотыми зубами.
— Какую еще диковину?
Кармен Фрида Кало де Ривера. Кто сможет ее объяснить, пусть даже ей самой?
— Вы играете определенную роль. Признайте, что это так. Мексиканской крестьянки, королевы ацтеков или кого-то еще. И ваши наряды выделяются из толпы.
— Если я не выберу, то они выберут за меня: жена нашумевшего художника, — сверкнула золотыми резцами Фрида. — Газеты с удовольствием укутали бы меня в кисею и превратили в мученицу, ангела или скучную ревнивую жену. Разумеется, в жертву — Диего ли, жизни. Болезни. Посмотри на мою ногу. — Она приподняла зеленый шелк, показав обнаженную изувеченную ногу. Зрелище было пострашнее рук, пораженных грибком: тонкая как тросточка из-за перенесенного в детстве полиомиелита, кривая, вся в шрамах после аварии; долгие годы хромоты и бесчисленных унижений.
— Ты ведь никогда ее раньше не видел, верно? — уточнила Фрида.
— Да.
— А сколько мы с тобой знакомы?
— Почти десять лет.
— И за все это время мог ли ты себе представить такое? Нога выглядела ужасно — как у прокаженного, нищего или ветерана войны. Она могла принадлежать кому угодно, но только не прекрасной женщине.
— Нет.
Она опустила длинную шелковую юбку, словно прикрыла труп.
— На белых ворон вроде нас с тобой всегда будут показывать пальцем. Нам остается лишь выбирать, кем мы хотим казаться — калеками или яркими звездами. Блеск украшений и прочая мишура ослепляют зевак. И среди миллиона слухов и сплетен никто не задастся вопросом: «Почему эта мексиканка, индианка, королева ацтеков или кто там еще всегда ходит в длинных юбках?»
Носком обнаженной ноги Фрида собрала лежавшие на земле локоны в аккуратную кучку. Все, за что она берется, превращается в произведение искусства, будь то цветы, украшающие стол, или саморазрушение.
— Как продвигается твой чудесный роман, сплетни о древних? Пишешь все дни напролет?
Так и подмывало рассказать ей о письменном столике в доме для охраны, о пишущей машинке, смазанной маслом, о кипе страниц, растущей с каждой ночью. Фрида обрадовалась бы вновь обретенному сообщнику. Но она не умеет хранить секреты.
— В каком смысле — белых ворон? На меня никто не глазеет.
— Это ты так думаешь.
Кот опасливо кружил возле ног Фриды, приглядываясь к странной черной шкурке.
— А как поживает твой дорогой товарищ Ван?
— Уж он-то точно на меня не смотрит.
Кот решил, что неизвестное существо, лежащее у ног хозяйки, не хищник и не добыча, и ушел прочь, высоко поднимая лапы, словно шагал не по плющу, а по воде.
— Разрядиться как павлин — не единственный способ скрыться от всех. Голубь тоже может спрятаться.
— Так вот ты какой? Голубок, притаившийся в щели среди камней?
— Я переписчик. И повар. Иногда чищу кроличьи клетки. Она вздохнула.
— Пустая трата времени. Я-то думала, в тебе есть chispa
[167]
. Искра Божья или нечто в этом роде. А оказывается, ты обычный серый голубь. — Она расправила юбку и накинула на плечи шаль, обдумывая услышанное.
— Мне очень жаль, что нога причиняет вам такие страдания. Я слышал разное.
— Послушай, Соли, что я тебе скажу: самое главное в человеке — то, о чем не знаешь.
Сейчас в доме обитает дюжина человек, и на всех один туалет. Мисс Рид называет это «танцем ожидания». Четверо американцев всегда засиживаются допоздна — странная и смешная мисс Рид (которая одевается как мальчик) и ее муж ночуют в одной из комнат дома для охраны, но редко уходят к себе до рассвета; в это время Лев как раз просыпается и делает зарядку. Джо и Реба занимают ту же комнату, что и раньше, и наведываются в ванную через двор. Для прочих время отмеряют стремительные забеги и выпитые чашки кофе. Говорят, что Лоренцо и трое остальных охранников как-то помочились прямо с крыши, пояснив, что для борьбы с ГПУ все средства хороши. Видимо, это и есть их секретное оружие. Но такое утреннее соревнование — не для слабонервных.
