(Примеры рецензий, присланных издательской службой тематических подборок; всего их за январь — февраль 1946 года было двенадцать.)
10 МАРТА 1946 ГОДА
Дорогая Фрида,
спасибо вам за коробку чили. Вот уж сюрприз так сюрприз. Я их повесил красной ristra
[190]
на кухне рядом с заплетенными в косичку луковицами над плитой. Соседский мальчишка подозревает, что я так «творю заклятия», но Перпетуе моя кухонька понравилась бы. Эти pasillas de Oaxaca
[191]
я буду расходовать экономно, как и все остальное; они мне дороже бензина.
Наша Каролина подает признаки весны: на лужайках перед домом проклюнулись крокусы, с веревок на задних дворах пропало длинное шерстяное белье. Вчера я принес из мясной лавки замороженную баранью ногу и положил ее в цветочный ящик за окно, чтобы за ночь не растаяла. Но утром она оказалась мягкой. Так что натру ее сегодня чесноком и устрою незапланированный пир. Кошка Чиспа разнесла по соседям слухи о моих кулинарных причудах, и сегодня за ней приплелся еще один прохвост. Я назвал его Чисме
[192]
из-за слухов, которые привели его ко мне. Черный как черт и очень любит баранину.
Возможно, вскоре мне придется направить стопы в самый настоящий «Филко». Бухгалтеры издательства готовят чек на гонорар за первые пятьдесят тысяч экземпляров книги. Вы не представляете, какого джинна выпустили в мир, всего лишь тайно переправив мне бумаги. Теперь, выходя из дома, я протискиваюсь сквозь строй поклонниц. Вот и сейчас за окном маячат две барышни, расхаживают по тротуару перед домом в двухцветных кожаных туфлях и закатанных рабочих брюках из саржи. Судя по их виду, репортеры школьной газеты, а может, просто охотницы за автографами, привлеченные странными, не знающими удержу слухами, будто я интересная личность. Даже соседи притащили альбом, чтобы я в нем расписался; он был так завернут, словно они собирались устроить ему торжественные похороны или же закоптить, как окорок. Ромул говорит, будто заметил каких-то девушек, которые пробрались на задний двор, чтобы стянуть мои рубашки, сушащиеся на веревке, и прогнал незваных гостей «с воем и улюлюканьем».
Меня подобное внимание смущает; такое ощущение, будто оно адресовано совсем другому человеку. Как бы хохотали эти девицы, узнай они, каков я на самом деле: по банным дням прячусь в доме и развешиваю в ванной гирлянды мокрого трикотажного белья, чтобы его не украли с веревки и не написали о нем в школьном сочинении на заданную тему. Вот она, моя новая жизнь. Правда, пока никто не говорит, будто я ем лепешки с человеческим мясом, но я начинаю понимать, как же все эти годы ваше существование отравляли сплетни. Я не подхожу к телефону, потому что это наверняка звонит газетчик с вопросами, где родился, что чувствую и что ел на обед. Ума не приложу, как быть с этим кавардаком.
Про чек от издательства узнал только сегодня из письма. Мистер Барнс всю неделю пытался до меня дозвониться, не подозревая, что я не отвечаю на звонки. Вскоре придется что-то решать с почтой: каждый день приходят записки от читателей. Уже семь предложений о браке. И отвечать в таких случаях надо мягко и осторожно, но, признаюсь, я в замешательстве.
Я не привык, чтобы меня обожали. Поверите ли, Фрида, иногда к горлу от страха подкатывает кислый комок; людям от меня что-то нужно, а я ничего им дать не могу. Как я уже упоминал, больше других безумствуют девицы, поскольку остальные молодые люди по-прежнему зарывают ямы где-нибудь во Франции. Бедные Англия с Францией. Их былое величие ныне не более чем сказка.
Писали ли в El Diario о речи, которую на прошлой неделе Черчилль произнес в Миссури? Похоже, европейских руководителей напугал новый ландшафт: равнина, на одном конце которой стоит Трумэн, на другом — Сталин. Понятно, почему мистер Черчилль не хочет, чтобы они пожали друг другу руки: если Гарри и товарищ Иосиф поладят, может возникнуть новая держава, в которой никогда не заходит солнце. Мистер Черчилль походил на ребенка, который подначивает родителей, чтобы те поссорились: «На мир опустилась тень… Никто не знает, что замышляет Советская Россия» — и далее в том же духе. Вероятно, после этого он поедет в Москву и скажет то же самое о нас.
Так странно думать, что настал тот самый момент, о котором всю жизнь мечтал Лев: государства открыли друг другу объятия, Америка воспылала братской любовью к Советскому Союзу, наши рабочие выходят на демонстрации, Россия одержала полную и безоговорочную победу. Вот сейчас бы и помочь им сбросить сталинскую диктатуру и завершить наконец демократическую социалистическую революцию, как и хотел Ленин. Впрочем, события могут пойти по другому сценарию, и единство наших народов развалится, точно расколотое полено. Кажется, этого и добивается мистер Черчилль. «От Балтийского до Адриатического моря железный занавес опустился на континент». Впрочем, затем он подсластил пилюлю, тепло отозвавшись о героизме советских людей и товарища Сталина. Но писаки, едва заслышав об этом странном новом занавесе из металла, времени даром не теряли. Этот образ привел их в трепет. Карикатуристы изображают несчастных русских, которые бьются головой о наковальню. Возможно, недели через две они об этом забудут, но пока что это сенсация. Два слова, которые поставили рядом, — «железный» и «занавес», — словно по волшебству взбудоражили холодные умы и горячие сердца.
Сила слова ужасна, Фрида. Иногда мне хочется спрятать свою печатную машинку в ящик со стегаными одеялами. А радио только поддает жару, мастерски усиливая глухие звуки. Случайные два слова, опрометчиво сказанные, могут стать законом. И ведь никогда не угадаешь, какие именно. Теперь вы понимаете, почему я не общаюсь с журналистами.
Иногда мой страх необъясним. Как вы ухитряетесь держаться под пристальным наблюдением стольких глаз? И до чего ничтожны мои заботы в сравнении с вашими. Надеюсь, что операция по пересадке костей, о которой вы упоминаете, вернет вам радость жизни. Я понимаю, что вы ужасно устали, но верю в вашу силу и часто вижу во сне ваши картины.
Ваш друг
Г. У. Шеперд
P.S. Прилагаю рецензию, чтобы вы не заблуждались относительно моего романа.
«Эхо», 28 февраля 1946 года
«Вассалы ее величества» Гаррисона У. Шеперда разлетаются с полок книжных магазинов от побережья до побережья: за первый месяц после публикации было продано 50 000 экземпляров. Живые картины приключений благородных героев и трусливых негодяев разворачиваются на золотых берегах Древнего Рима. Если вам надоело копаться в «сердце и душе простого человека», которого в последние годы так превозносил Франклин Делано Рузвельт, то вот вам история о безрассудных храбрецах, очаровывающих читателя Мечтой об Успехе, которая ими движет. Дамы и господа, роман Гарри Шеперда, черт побери, стоит того, чтобы его прочесть! Внимание, барышни: писатель не женат!
13 МАРТА 1946 ГОДА
