– О горе мне, а не герою, – проворчал Лев Львович, потирая рукой золотой медальон, с которым никогда не расставался.
Кстати о медальоне. Лев Львович трясся над ним едва ли не больше, чем над месячным бюджетом. Однажды с этой штуковиной произошла неприятная история. Перед примеркой костюма, в котором режиссер должен был выйти на красную ковровую дорожку престижного кинофестиваля (на тот момент еще даже половина шедевра не была отснята, но из академии уже пришло письмо о номинации фильма на главный приз), он снял с шеи медальон и положил его на стол. Люда, коротавшая время перед зеркалом, из любопытства, стала рассматривать украшение и даже попыталась открыть, за что чуть не лишилась роли, гонорара и приглашения на кинофестиваль.
Режиссер с такой яростью выдернул талисман из ее рук и с таким гневом обрушил на Люду-Шапку поток слов не то чтобы комплиментарного содержания, что Людочка чуть не стала заикой на всю оставшуюся жизнь. Конечно после этого случая девушка на реликвию даже не смотрела, но терзалась догадками… чей же портрет хранит режиссер, для которого ничто в мире не имеет значения, кроме денег и славы? Неужели его заламинированная душа способна на глубокие чувства? Неужели кто-то представляет для него интерес?
«А чего это я за него переживаю? – удивилась сама себе Люда-Шапка. – Пусть за него любовницы беспокоятся. А у меня есть Ашот, и режиссер под ним скачет, а не наоборот».
– Стоп! Снято! Всем спасибо! Павильонные съемки сериала «Шапка Лайф» окончены! – объявил торжественно в рупор режиссер. – Послезавтра едем на натуру!
Эти обычные, с вроде бы ничем не примечательные слова, которые запросто можно было бы вычеркнуть из текста, на съемочной площадке произвели настоящий фурор. Все зашевелилось, завертелось, закрутилось, зашелестело, запело, замурлыкало, зафыркало, завизжало – так словно объявили о конце свете и распродаже всех мировых брендов.
Воскресший Волк бодро вскочил на ноги, пригладил шерсть на симпатичной звериной морде, фыркнул, распрямил широкие плечи, отчего стоящие невдалеке три девушки синхронно вздохнули, с вожделением глядя на высокого красавца, стер с себя томатную пасту, погарцевал перед зеркалом, лениво зевнул и вперевалочку подошел к поклонницам – раздать автографы.
В стороне Люда-Шапка ангельским голоском проповедовала журналистам о мире во всем мире, красоте духовной и любви неземной. После каждой философской фразы она театрально закатывала глаза и, казалось, сама верила в то, что говорила.
Лариса Степановна, она же Сказительница, тем временем с силой воина клана Дзю давала сокрушительный ответ оператору Потапычу, на свое горе пересчитавшего почти все ее подбородки. С криком Тарзана, издаваемым во время брачного периода, несчастный согнулся в три погибели. Замечали ли вы, что самый болезненный женский удар всегда приходится на мужское достоинство?
По-своему восстановив справедливость, похрумкивая морковкой и покачивая необъятными бедрами, плавно, словно ладья, входящая в покоренную гавань, Сказительница пошла по рядам – собирать в огромную авоську все то, что плохо лежало: румяна, оставленные гримером без присмотра, баночки с кетчупом, одноразовую посуду, носовые платки и даже провод от кинокамеры. А что? Вполне пригодится в хозяйстве.
И тут перед ней возник Он! Ее пламенная любовь с первого взгляда и до последнего вздоха! Прекрасный! Умопомрачительный! Хрустальный! Сервиз!
И тогда дамочка пошла «ва-банк». Она приосанилась, живот втянула, грудь выпятила, а она у нее такого размера, что Анна Семенович могла нервно курить в сторонке, и, взмахнув накладными ресницами, «приправив» голос хрипотцой, обратилась к режиссеру:
– Талантище мое, гений всех времен, племен, народов! Свет очей моих, великий и могучий Лев Львович! Будьте милостивы! Разрешите забрать сервизик…
– Забирайте, Лариса Степановна, что угодно забирайте, – милостиво махнул Лев пухлой рукой, – только оператора не трогайте. У меня отснята только четверть сериала, и некогда подыскивать нового оператора. Быть может, яйца у него и не Фаберже, но глаз точно золотой.
Сказительница отвесила режиссеру низкий поклон.
– Ой, спасибочки тебе, Левушка.
– Не могу я с нею работать, Львович. – Загудел тем временем над ухом режиссера голос Волка. – Безнадежна она, твоя Люда-Шапка. О какой такой целомудренности можно думать, глядя на эту б… бездарность.
Все, включая разогнувшегося Потапыча, обернулись к журналистам, стоящим вокруг Люды-Шапки. А она говорила, не забывая покусывать нижнюю перенакаченную силиконом губу и одновременно поигрывать бюстом четвертого размера и идеальными бедрами.
– Вообще-то она ничего… – осторожно начал Львович. – Иногда бывает убедительной…
– Мне тоже понравилось, – встрял в разговор Потапыч, кося взглядом в строну бедер Люды-Шапки. – И звукорежиссер не жаловался, – продолжал оператор «на голубом глазу».
– Я именно об этом, – смотрел на мужчин с укоризной Серов-Залесский. – Экран не обманешь, втрое увеличивает недостатки…
– Не могу я отказаться от Люды, – искренне сожалел Лев Львович, – она протеже продюсера Ашота и деньги наполовину дали под нее.
– Видела я вчера нашего Ашота Израилевича в соседнем павильоне, – с удовольствием заметила Лариса Степановна, – деточку лет семнадцати из массовки клеил.
– Да?! – восхитился Львович. – Это может быть выходом! – И он тут же набрал номер. – Алло, Изралич? Привет, тут твоя Люда-Шапка запорола мне очередной дубль, снимали тридцать с лишним раз и необходимо еще переснимать, а денег на пленку осталось впритык.
– Люда? – Удивился голос в трубке, включенной на громкость. – Какая Люда? А! Людоедина… Так гони ее взашей и меняй на другую Дюймовочку. Третий раз просишь на досъемку, я же не миллиардер, а простой миллионер.
– У нас не Дюймовочка, – начал раздражаться Львович, – у нас Красная Шапочка.
– Какая из нее Красная Шапочка? – удивился голос с легким кавказским акцентом. – Ей только в одноименном клубе
[2]
барменшей работать.
– Так ты же ее сам три месяца назад утвердил, – снизил тон режиссер.
– Я? – поразился спонсор… – Надо бросать пить. Меняй эту Белоснежку-Людоедку на кого угодно…
Довольная услышанным разговором, Сказительница мелко крестилась и что-то благодарно шептала, обращаясь к небу. Потапыч с радостью смотрел на замолчавшую телефонную трубку. Серов-Залесский тихо улыбался, как могут улыбаться волки, и чуть не урчал от удовольствия.
Изящно повернувшись, Люда послала репортером воздушный поцелуй и скрылась в своем вагончике, даже на трех ступеньках перед входом в него умудрившись изобразить походку профессиональной стриптиз-дивы.
– Бедняжка, – с сарказмом заметила Сказительница. – Не знает еще о своей отставке.
– Какой отставке? – задымил трубкой Лев Львович и нервно потер золотой кулон на груди. – Альтернативы ей у нас пока еще нет. Большинство актрис, даже на первом курсе ВГИКа, уже того… видна в них женственность.
