Из всех аффектов страх, может быть, всего более повышает восприимчивость к внушению. Если мы кого-нибудь боимся, т. е. ожидаем от него чего-нибудь неприятного, то наше внимание напряженно следит за всеми его действиями, чтобы своевременно уклониться от последствий его неприязненного отношения. Ввиду такого постоянного и сильного влияния его на наши мысли и поступки всякое малейшее действие его имеет силу внушения и человек должен обладать большой самостоятельностью и самообладанием, чтобы отбросить всякое предвзятое мнение и подозрение относительно особы, которой он боится; редкие исключения только подтверждают правило. Очевидно, что тот, кого мы боимся, обладает известной силой для вреда или пользы — без этого его нечего было бы бояться. Но для возможности внушения совершенно безразлично, обладает ли устрашающее лицо действительно этой силой, или она существует только в нашем воображении. На этом факте основано то могущество, которым обладали во все времена колдуны и прорицатели. Приписываемые им силы были вполне фантастичны, и вся реальная власть их заключалась в высоко развитой способности делать неотразимые внушения. При моих волшебных опытах я имел случай испытать, с каким почтением, не свободным даже от примеси страха, относились к моим действиям даже образованные люди. У молодых дам я мог вызывать частичную каталепсию только взяв их за руку и смотря на них в упор. Когда я предлагал им отнять руку, то это оказывалось неисполнимым: рука была как бы парализована.
Под влиянием страха, внушение может принять совершенно непредвиденное направление, вызвав эффект совершенно противоположный задуманному. Такое явление называется обратным внушением. Всего чаще примеры такого рода мы видим при запрещениях. Мысль о запрещенном до такой степени завладевает вниманием, что у субъектов, склонных к внушению, переходит в неудержимую потребность нарушить запрещение.
Приведу пример из своего детства. 11-летним мальчиком я имел учителя, вид которого внушил мне такое отвращение, какого я не испытывал никогда в жизни; кроме всего прочего, у него были такие «острые» глаза, что они невольно приковывали к себе мое внимание. Однажды к концу урока он вдруг прервал объяснение и строго приказал тому, кто щелкал языком, прекратить это занятие, так как он не выносит этого звука.
Я был совершенно неповинен в этом, потому что вид учителя так устрашал меня, что я сидел ни жив ни мертв. Однако внушение подействовало. Опасаясь, чтобы как-нибудь не произвести запрещенного звука, я все силы ума сосредоточил на акте проглатывания слюны, который при нормальных условиях совершается рефлекторно. Я так усиленно старался подавить всякое движение глотания, что рот переполнился слюной, и, будучи принужден, наконец, проглотить ее, я громко щелкнул языком. Конечно, меня наказали, но зато всякий раз в присутствии этого учителя я испытывал страшное стеснение при глотательных движениях. Это типический пример обратного внушения.
Запрещение вызывает как раз запрещенное действие в силу повышения восприимчивости к внушению, обусловленного страхом. Аналогично с доверием к кому-либо действует и убеждение в правильности известного воззрения. Каждая вера, каждое глубокое убеждение, безразлично в какой-либо области, — религиозной, философской, политической — ведет к тому, что все совпадающее с нею без дальнейших рассуждений считается истинным, все противоречащее — ложным. Такой эффект зависит от чувств, возбуждаемых в нас согласием или несогласием, т. е. чувств удовольствия или неудовольствия. Эти чувства у большинства людей служат почти всегда единственным доказательством истины какого-нибудь положения. Завладев вниманием человека, эти чувства непосредственно входят в его сознание и получают влияние на его мысли и поступки; от противоположных представлений внимание отстраняется, вследствие внушаемого ими неприятного чувства. Другими словами, определенное верование или убеждение повышает способность к восприятию всякого внушения, которое с ней совпадает, в то же время уменьшая ее по отношению ко всему противоположному. Об этом мы отчасти уже упоминали раньше. Так называемое пристрастие есть не что иное, как известное выражение подобных психических отношений: оно есть, так сказать, их интеллектуальное следствие. Если мы пристрастны к чему-нибудь, то мы замечаем лишь то, что совпадает с нашим мнением, и будем игнорировать противоположные факты.
Усиление восприимчивости к внушению, обусловленное известным верованием, влечет за собой еще другие интересные явления. Опыт учит нас, что внушения, воспринятые при таком повышенном предрасположении, могут влиять не только на мысли и поступки данного лица, но и на все его физические и духовные функции. Наблюдательная деятельность органов изменяет свой характер, воспоминания перестраиваются, мысли получают новые направления; совершаются поступки, совершенно не согласные с нормальным характером субъекта, физиологические функции изменяются, в известных, конечно, границах; даже болезни могут быть вызваны или излечены и т. д. Пример такого рода мы уже имели при описании обратного внушения и встретимся с подобными же еще не раз. Все перечисленные явления обыкновенно вызывают воздействием других людей и могут быть вызваны извне, со стороны; но они могут быть также вызваны внутренней психической работой данного лица и носят тогда название самовнушений. Последние также возможны только на почве повышенной восприимчивости к внушению, являющейся следствием известной веры или убеждения.
Как пример, опишем одно из «симпатических» средств, употребляемых против бородавок: бородавку натирают красной полевой улиткой, и последнюю накалывают на шип растения. Когда улитка высохнет и свалится, отваливается и бородавка. Средство это очень употребительно в Цюрихском кантоне, в Ирландии и кое-где в Германии. Сок улитки не имеет никаких целебных свойств, еще меньше, конечно, может иметь значение смерть несчастного животного, но если это средство применяется с твердой верой в него, то под влиянием самовнушения бородавка на самом деле исчезает. Следовательно, здесь, как и в очень многих случаях, деятельная сила есть вера.
Если одновременно будут действовать несколько факторов, увеличивающих восприимчивость к внушению, то она может достигнуть громадных размеров. Это, например, бывает, когда одно лицо, пользующееся полным доверием другого, побуждает его к известным действиям, согласным с его собственным верованием. Вера и доверие настолько повышают восприимчивость к внушению, что, действуя вместе, могут привести к необыкновенным результатам. Все мы знаем, какие в самом деле чудесные действия, как хорошие, так и худые, совершаются наставниками, учителями и т. д., умеющими заслужить доверие своих воспитанников.
Столль приводит много таких примеров. Вот один из самых поразительных. «В Англии некоторый чувственный фанатик, Генри Джеймс Прайс, до того отуманил своих последовательниц, что имел возможность в основанном им „Храме любви“ (Агапемоне), при полном собрании верующих, лишить невинности красивую девушку, мисс П., причем он заранее объявил, что во имя Бога сделает женой прекрасную деву и совершит это не в страхе и стыде, не в скрытом месте, при запертых дверях, а среди дня при полном собрании верующих обоих полов. Такова воля Божья, и он никого не спросит, а менее всего ту, кого намерен избрать. Он не назначил, кого именно, но велел всем девицам быть наготове, так как никто не знает, когда придет жених. Прежде всего он запечатлеет избранную поцелуем, затем будет ласкать и прижимать к себе, чтобы небесный дух слился с земной материей, а затем соединится с нею телом и духом. Невероятная церемония была действительно исполнена». Комментарии излишни; однако такой факт далеко не единичен в истории религиозных сект. Всякий нормальный человек должен понять, какое неизмеримо сильное внушение должен был производить Прайс и его учение на мысли и чувства всей общины, чтобы заставить верующих присутствовать при подобной церемонии.
