Доклад был составлен и подписан полтора года назад. Алексия читала и перечитывала его несколько раз, пытаясь соотнести исковерканную внутреннюю жизнь Хэмлина с тем, что было написано, с тем, что проглядывало между строк. Кто этот человек, который ее искал? И чего хочет от нее?
«У него близкие отношения с женщинами, женой и дочерью, но именно в женщинах коренится причина его умственной нестабильности. Он считает, что женщины бросили его и предали. Но в нем нет гнева и склонности к насилию. Он слышит голоса, пугающие голоса».
Алексия улыбнулась.
«Полагаю, в этом у нас много общего. Только мои голоса реальны. Никакие дозы зипрасидона не заглушат их».
Собственно говоря, все, что она читала в досье сэра Эдварда, подтверждало мнение комиссара Гранта. Уильям Хэмлин не травил собаку. И явно не желал Алексии зла.
Но все же мысль о том, что он скитается где-то в Англии, ищет ее, пытается выследить, была неприятна. Комиссар так и не смог его выследить.
– С психически больными людьми всегда сложно. Если они не ищут помощи, быстро уходят с экрана радара. Турист без медицинской страховки, без определенного адреса, без полиса национального страхования, Хэмлин – просто призрак, – утверждал он.
Алексия де Вир боялась призраков.
Пора проверить, насколько далеко может зайти преданность сэра Эдварда Мэннинга.
Джеймс Мартин, глава по связям с общественностью на Даунинг-стрит, схватился за голову.
– Насколько все плохо, Джеймс? Только честно? – спросил Уитмен.
– Честно, премьер-министр? Очень. Мне не хочется употреблять слово «несчастье», но…
Мужчины сидели за круглым столом для совещаний, заваленным горой газет. Заявление Алексии по поводу дела сельскохозяйственных рабочих вызвало вой либеральной прессы, а также разожгло огонь под новыми сторонниками правого крыла в британской публике, подогревая расистское насилие и брожение в народе, в масштабах, не виденных со времен знаменитой речи Эноха Пауэлла «Реки крови» в шестьдесят восьмом.
– Грабеж в Бернли, попытка поджога предприятия, которым владеют мигранты в Дувре, и яростные протесты в доках Саутгемптона. Британская Национальная партия призывает к одновременным массовым митингам в Лондоне, Манчестере и Бирмингеме в субботу под лозунгом: «Возродим Британское движение».
– Иисусе! А что пишут в газетах?
– Ничего такого, что бы вы хотели услышать. «Гардиан» называет Алексию «оторвавшейся пушкой»
[8]
. «Таймс» спрашивает, уж не министерство ли внутренних дел управляет страной, а «Инди» считает, что министр внутренних дел должен быть привлечен к суду за призывы к расовой ненависти. Зато «Сан» признает Алексию героиней. Да и карикатура из «Телеграфа»…
Джеймс придвинул боссу соответствующую страницу, на которой Алексия де Вир, одетая леди Британией, сидела на троне, а у ее ног пресмыкалась комнатная собачка с лицом премьера. Алексия протягивает Генри кость с надписью «Европейский союз». Подпись гласила: «Погрызи это, мальчик».
– Я думал, вы потребовали, чтобы она несколько смягчила тон заявления.
– Так и было, – мрачно буркнул Генри Уитмен.
– Так дальше продолжаться не может, премьер-министр. Нужно, чтобы все увидели, как вы наводите порядок.
– Утром полечу в Бернли. Можете сегодня в шесть вечера устроить пресс-конференцию?
– Конечно. Но предлагаю устроить ее прямо сейчас, как можно скорее. И не нужно, чтобы министр внутренних дел прибыла туда первой.
Сидя в машине, Алексия взяла трубку.
Она ожидала, что премьер-министр будет зол. Но не настолько же!
– Я говорил вам, настоятельно советовал изменить тон заявления.
– И я изменила.
– Всего одно слово! Видели, что творится по всей стране! Это чрезвычайная ситуация! Могут погибнуть люди!
– Люди рассержены, Генри, – холодно отпарировала Алексия, – и я их не осуждаю. Британский народ устал быть заложником банды наглых иммигрантов, которые высасывают у нас деньги и мочатся на наш флаг. Я выступаю от лица простых избирателей.
– Чушь собачья! Вы пытаетесь набрать личный политический капитал. Если собираетесь вступить в борьбу за власть с коллегами из кабинета, делайте это не столь публично.
– Но, Генри…
– Молчать!
Генри впервые повысил на нее голос.
– Вы ничего не скажете! Ясно? Ничего! Ни мне, ни прессе, никому. Сидите тихо и позвольте мне уладить весь этот кошмар. Мы поняли друг друга?
Алексия молчала.
– Имеете вы представление, Алексия, сколько человек требуют вашей отставки?
Раздражение премьера было ощутимым.
– Под каким давлением я нахожусь, пытаясь сохранить вам место?
– Понятия не имею! – вызывающе бросила Алексия. – И мне все равно!
– А стоило бы встревожиться! Помните, Алексия, меня тоже можно довести до точки.
– Да, Генри. Но возможно, и вам стоит это помнить.
Она первая повесила трубку. Эдвард, сидевший рядом, заметил, как дрожат ее руки. Неясно, от страха или гнева…
– Могу я помочь, министр внутренних дел?
– Нет, спасибо, Эдвард, все в порядке.
Они ехали молча, а когда свернули на Эмбанкмент, движение стало не таким оживленным. Через несколько минут они будут на Парламент-сквер.
– Еще одно, Эдвард. Это насчет досье, которое вы мне дали вчера вечером. На нашего друга Хэмлина. Американца.
Сэр Эдвард насторожился. Премьер-министр, очевидно, только сейчас задал жестокую выволочку миссис де Вир. Ее карьера висит на волоске из-за скандала с иммигрантами. И все же она тревожится из-за какого-то безвредного психа.
«Почему?»
– А что с ним, министр?
– Ну… полиция безуспешно пыталась его найти. Я задавалась вопросом, знаете ли вы… альтернативные каналы?
– Понятно.
– Мне бы хотелось его разыскать.
Сэр Эдвард помедлил, словно собираясь задать вопрос, но тут же передумал.
– Конечно, министр внутренних дел. Считайте, что дело сделано. О Господи!
На Парламент-сквер царил хаос. Там толпились группы обозленных протестующих всех партий с плакатами, выкрикивавших лозунги. Снимки Алексии держали отдельно, словно иконы, как сторонники, так и противники. Одна компания, в основном мужчины восточно-европейского происхождения, пририсовали к голове министра рога дьявола. Сквозь тонированные стекла «даймлера» Алексия слышала оскорбления как английские (расистская сука), так и пропитанные ненавистью ругательства на славянских языках.
