– Дело немного щекотливое. Алексия упомянула, что у нее неприятности с каким-то типом, которого она знала много лет назад.
Сэр Эдвард даже глазом не моргнул. Ничем не выказал изумления по поводу того, что Алексия призналась мужу насчет Билли Хэмлина. Приказ о депортации был выполнен так быстро и тайно, что даже личная охрана министра внутренних дел была не в курсе происходившего. И все по требованию Алексии. Если Хэмлин и хранил мрачные тайны министра, сэр Эдвард считал, что последний человек на земле, к которому она обратится, будет ее муж, славный, но донельзя скучный Тедди.
– Она говорила, что этот человек домогается встречи с ней.
Сэр Эдвард снова промолчал. Тедди не спрашивал. Он утверждал. Сэр Эдвард поднялся на самые верхи британской государственной службы не потому, что отвечал на утверждения.
– Беда в том, что Алексия отказывается назвать его имя. Сказала только, что «вы решили проблему».
Тедди отрезал сочный кусочек стейка и положил в рот.
– Вот что я хочу знать: вы ее действительно решили?
– Да, – ответил сэр Эдвард обычным сдержанным тоном, – в меру своих возможностей.
– Что это означает?
– Не для протокола?
– Конечно.
– Мужчина, о котором упомянула министр, – американский гражданин.
– Она так и сказала. Бывший заключенный и псих.
Сэр Эдвард слегка приподнял бровь.
– Я не уверен, что мы могли зайти очень далеко. Дело в том, что ввиду его национальности наши возможности, хоть и значительные, сильно ограничены.
– Алексия сказала, что вы его депортировали.
– Совершенно верно. Он был депортирован. Въезд в Британию ему отныне запрещен. Я переговорил с нашими американскими друзьями, и, насколько мне известно, его упекли в лечебницу, где отныне он и останется. Где-то на Восточном побережье.
Но Тедди Вир, похоже, не был убежден.
– Насколько вам известно? «Где-то»?
– Да, решение не идеально, – признал сэр Эдвард. – Но учитывая, что все проделывалось втайне, это лучшее, что мы могли осуществить, не подставляя под удар министерство внутренних дел. И потом нужно думать о том, что сказать прессе, если все выйдет наружу. Насколько далеко вообще можно зайти. Депортировать шизофреника и бывшего заключенного, беспокоившего министра внутренних дел, – вполне приемлемая история для многих избирателей на случай, если произойдет утечка информации. Особенно если в деле замешан американец. Никто не любит американцев.
– Вы правы, – признал Тедди. – А велика вероятность того, что произойдет утечка?
– Все может быть. Подобные утечки происходят каждый день.
Тедди понимающе кивнул.
– Назначение вашей жены на пост министра внутренних дел многим не понравилось. И теперь они лихорадочно ищут трещину в ее доспехах. Вспомните, что творилось после ее заявления насчет иммигрантов. Мы не хотим давать им повод.
Мужчины занялись стейками. Наконец Тедди сказал:
– Значит, этот псих может въехать в страну нелегально?
– Каждый может сделать что-то нелегально.
Сэр Эдвард глотнул бургундского и аккуратно промокнул рот салфеткой с монограммами.
– А если он явится? Что будет тогда?
– Тогда мы его арестуем, как всякого нелегального иммигранта, и снова депортируем. Послушайте, де Вир, я понимаю вашу тревогу. Будь это моя жена, я бы испытывал то же самое.
Тедди безуспешно попытался представить жену сэра Эдварда.
– Но я честно не думаю, что вам или министру внутренних дел стоит волноваться. Этот человек болен. У него нет денег. Доверьтесь мне. Я видел его. Он не криминальный гений. У него просто нет средств, чтобы вернуться в Британию.
Они закончили ленч. Тедди заказал липкий пудинг «тофи» с соусом из сливочного масла и жженого сахара. Сэр Эдвард, заботившийся о своем весе, попросил двойной эспрессо. Сергею нравилось, когда он держался в форме. Вскоре, надеялся Эдвард, он сможет дать Сергею желаемое и отделаться от него навсегда. А до тех пор меню десертов оставалось для него табу.
Сэр Эдвард подписал счет. Оба взяли плащи.
– Когда возвращаетесь в Бостон? – спросил сэр Эдвард. – Вы все еще в отпуске, верно?
– И да и нет. Сегодня вечером лечу обратно. Нужно поскорее приехать к Алексии. С нашей дочерью по-прежнему неважно, и мне не хочется надолго ее оставлять.
Второй раз за этот час сэр Эдвард скрыл удивление. Он знал, что между Алексией и ее дочерью идет война не на жизнь, а на смерть, но Тедди впервые заговорил об этом так прямо.
– Передайте министру наилучшие пожелания, – вежливо простился он. – Нам не терпится вновь ее увидеть.
– Обязательно. И огромное спасибо за ленч. Да, и последнее, – небрежно добавил он.
– Да?
– Может быть, все же я смогу убедить вас назвать имя парня?
Всю следующую неделю бродяга приходил в паб каждый день. Всегда садился у стойки, всегда выпивал две кружки пива, не больше. И никогда не заговаривал ни с одной живой душой, кроме Саймона Батлера. С Саймоном Батлером и голосом в своей голове.
Теперь Саймон немного о нем узнал. Он приехал в Лондон в гости к другу. Любил машины. Имел дочь. Кто-то хотел выйти за него замуж, но передумал. По крайней мере это Саймон считал правдой. Но большинство речей бродяги отдавало паранойей.
У него на хвосте британское правительство.
Министр внутренних дел стремится заставить его замолчать.
Наемный убийца хочет его смерти и уничтожает одного за другим тех, кого он любит.
Каждый вечер он рассказывал Саймону о голосе – по телефону, у него в голове, в его снах. Голос приказывал ему, что делать, терроризировал. Никто ему не верит, но голос вполне реален.
Бродяга не хотел назвать Саймону его имя. Это было частью его паранойяльного бреда. Никому нельзя доверять. Но он упоминал дочь, Дженнифер. Снова и снова.
Как-то ночью, после работы, Саймон сказал хозяйке:
– Я бы хотел попытаться ее найти. Она, очевидно, его единственная родня, и парень нуждается в помощи. Она, должно быть, с ума сходит от тревоги.
Хозяйка с симпатией оглядела молодого бармена. Хороший он парень. Не то что ее собственный сын Артур. Больно говорить такое. Но Артур и его дружки были преступниками.
– Прекрасная мысль. Но у тебя есть только имя. Это мало что тебе даст.
Саймон пожал плечами.
– Если действительно волнуешься, позвони в социальную службу. Они скорее всего ему помогут.
– Может быть, – кивнул Саймон. – Но так или иначе, мне нужен адрес.
Это была не больница. Тюрьма.
