– Разве это не оскорбление чести и достоинства?
– Возможно. Но судебный процесс не поможет вам сохранить работу и не завоюет голоса избирателей. Еще немного, и премьер объявит, что «полностью вас поддерживает». И тогда с вами покончено.
В обычных обстоятельствах Алексия только посмеялась бы. Но сказывалось напряжение последних месяцев. Публичная критика ее полного равнодушия к судьбе сына была неустанной и весьма ядовитой. Вчера вечером вопреки дурному предчувствию она появилась на популярном телевизионном ток-шоу, чтобы обсудить создавшееся положение. На этом настаивал центральный комитет партии, чтобы помочь ей смягчить образ. К сожалению, программа возымела противоположный эффект: и зрители, и критики дружно заклеймили ее званием «холодной» и «бесчувственной».
«Безжалостная» – вот слово, которое произносили чаще других, отчего кровь Алексии закипала.
– Хотелось бы, чтобы объяснили точнее, о чем я должна сожалеть, – пожаловалась она Эдварду. – Или я жалею, но недостаточно?
Большинство газет, уничижительно отзывавшихся о министре, сосредоточились на ее вчерашнем ответе ведущему.
– О чем вы больше всего сожалеете? – спросил тот.
– Я вообще ни о чем не жалею, Дэвид, – резко ответила она. – У меня нет на это времени.
Злобный укус, оттолкнувший от нее последних сторонников.
– Будь я мужчиной, люди прославляли бы меня за силу.
– Весьма возможно, министр внутренних дел. Но вы, к несчастью, не мужчина.
– Совершенно верно.
– Консервативные избиратели ожидают от женщин-политиков определенных материнских инстинктов.
– О, ради всего святого, что за вздор!
– К сожалению, министр, это вздор того типа, который помогает завоевать голоса избирателей, а также друзей в партии. И если бы вы немного сбавили тон, вас бы это не убило, – упрекнул сэр Эдвард. – Особенно если учесть важность сегодняшней даты.
Алексия устало потерла глаза:
– Какой даты?
– Годовщины самоубийства Санджая Патела. Неужели забыли?
«О, черт!»
Алексия действительно забыла. Слишком большой фурор поднялся по поводу ее публичного имиджа. Кроме того, она пребывала в постоянном отчаянии из-за Майкла, о котором думала каждую свободную от дел минуту. А еще и возобновление расследования убийства Дженнифер Хэмлин! Нью-йоркская полиция почти сдалась. Как было и с убийством Билли Хэмлина почти год назад. Впрочем, Алексии казалось, что усилий почти не прилагается. В обоих случаях никто не был арестован. Никому не предъявили обвинения. Разве справедливо, что такая подлая жестокость должна остаться безнаказанной? Но хотя никто не заботился об убийствах Хэмлинов, казалось, мерзкий Пател никак не желает умирать.
Годовщина его смерти всегда была скверным днем для Алексии. На площади собирались толпы протестующих, а некоторые не ленились пойти к ее дому в Челси. В этом году они, вне сомнения, будут настроены еще более враждебно. Почувствовали, что ее политическая звезда закатывается.
«Если они воображают, что силой заставят меня уволиться или признать вину, их ждет серьезное разочарование. Подонки!»
Алексия знала, что рейтинг ее популярности низок, как никогда, и что коллеги хотят от нее избавиться, и среди них не только озлобленный министр торговли и промышленности и его приятели, – все они хороши!
Генри Уитмен до сих пор ее защищал, но его поддержка не будет вечной. Алексия всеми силами пыталась выбросить из головы злобный шепоток и сосредоточиться на работе. Вопреки общему мнению она кое-что чувствовала. Поэтому критика, давление и больше всего изолированность начинали действовать на нервы.
Если бы только Тедди мог жить с ней в Лондоне, возможно, ситуация была бы проще. Но он настаивал на том, чтобы половину времени проводить в Кингсмире (поместье само собой управляться не будет, знаешь, дорогая), с Рокси, прикованной к нему, как ядро каторжника. На прошлой неделе ей снова звонили в Чейн-Уок с угрозами. Тот же помешанный на Библии псих, который звонил в прошлый раз. Она рассказала обо всем Эдварду Мэннингу, но отказалась беспокоить охрану, боясь, что произойдет утечка информации и люди подумают, что она пытается завоевать их сочувствие. Если есть то, что Алексия ненавидит больше, чем несправедливые нападки, так это чужая жалость.
Голос сэра Мэннинга пробился сквозь туман в мозгу Алексии:
– Возможно, вам стоит взять отпуск, министр внутренних дел.
Голос был типично английским, резким, сухим, изобиловавшим стаккато. Совсем как у Тедди. Голос, требовавший подчинения, даже ненамеренно.
– Отпуск? – Алексия не верила своим ушам.
– Недельный. По семейным обстоятельствам.
– Вы говорили с премьером?
Сэр Мэннинг казался подобающе оскорбленным.
– Конечно нет, министр внутренних дел.
– Генри Уитмен сказал мне то же самое на прошлой неделе. Он пытается избавиться от меня.
– А может, помочь?
– Уволив меня?
– Нельзя жить так, словно ничего не случилось, министр.
– Нельзя? Но почему?
– Потому что…
Сэр Эдвард раздраженно показал на газеты:
– Еще несколько недель таких статей, и вашей политической карьере придет конец. Продолжайте в том же духе, и Уитмен исключит вас во время следующей перестановки в кабинете министров. Простите за жесткость, но нужно смотреть фактам в лицо.
Алексия рассеянно разглядывала что-то за окном.
– Да, – пробормотала она, ни к кому персонально не обращаясь. – Полагаю, нужно.
Час спустя, сидя в ничем не примечательном итальянском ресторанчике в Челси, Алексия пыталась съесть ленч. Она сильно похудела после аварии с Майклом, а с тех пор как в Париже впервые услышала об убийстве Дженни Хэмлин, аппетит покинул ее. Что же до сна… хорошо, если удавалось задремать часа на три – слишком неотступны были теснившиеся в мозгу мрачные мысли. Упорно занимаясь работой в министерстве, существуя на кофе и адреналине и отчаянно боясь остановиться, Алексия сознавала, что любая пауза позволит этим мрачным мыслям нахлынуть, как наводнению, и утопить ее. А когда она засыпала, все равно видела, как тонет: волны поднимались и тащили ее на дно, и тщетными были попытки втянуть воздух в легкие.
– Ваш чоппино, миссис де Вир. Наслаждайтесь.
Алексия уставилась на куски морского черта и осьминога, плавающие в подкрашенном шафраном супе и почувствовала тошноту. Отодвинув тарелку, она попыталась съесть немного хлеба, но так и не смогла. Уж очень была слаба, а от вида еды делалось нехорошо.
«Может, Эдвард прав. Мне нужно отдохнуть. Я отчаянно тревожусь о Майкле и стала настоящим параноиком из страха потерять работу. Но может, премьер-министр действительно пытается мне помочь?»
