«Нужно поговорить с мамой».
Отец сказал, что утром Люси отправилась в поход и должна вернуться только во второй половине дня.
– Она с Алексией.
– То есть как? – насторожилась Саммер. – Алексия в Англии!
– Нет, прилетела сюда.
– Па, это было по всем английским каналам. Эта история с Тедди. Я видела ее по телевизору.
– Да, но она позвонила твоей матери и сказала, что нужно обсудить нечто важное. И что это не телефонный разговор. Она приехала вчера вечером.
Все планы рушились. Каким-то образом «гаечный ключ застрял в работающем механизме…». Саммер нужно поговорить с матерью наедине. Она, конечно, все расскажет Алексии. Та имеет право знать об отношениях сына с лучшей подругой. Но Саммер ни за что не сможет сказать все это в присутствии другого человека.
Но и ждать до вечера невыносимо. Нервы уже натянуты так, что вот-вот лопнут. Еще шесть часов – и у нее пена изо рта пойдет.
Не зная, что еще делать, она приняла душ, почистила зубы, оделась полегче в обрезанные джинсы и тонкую хлопчатую рубашку от Джеймса Пирса.
– Классно выглядишь, солнышко, – тепло улыбнулся Арни, когда дочь спустилась вниз. – Попросить Лидию сделать нам поздний ленч?
– Нет, спасибо, па. Не могу есть.
– То есть как это, не можешь? Тебе нужно есть, Саммер! Уверена, что ничего не случилось?
– Все в порядке, па, просто меня немного тошнит.
– Надеюсь, ты не беременна?
– Беременна? Иисусе! Па, нет! Да как я могу быть беременной?
– Тогда иди на свежий воздух, и Лидия принесет тебе сыра и фруктов. Это ты сможешь в себя протолкнуть.
Ясно, что протестовать бесполезно. Саммер направилась к кухонной двери.
– Кстати, твоя ма оставила это для тебя.
Арии протянул ей конверт.
– Просила меня отдать тебе. Как только приземлишься, но я забыл. Не говори ей, ладно?
– Что это?
– Понятия не имею. Но считается, что тайна будет раскрыта, как только разорвешь конверт.
При обычных обстоятельствах Саммер рассмеялась бы, но сейчас молча взяла конверт и ушла.
«Что-то с девочкой неладно, – подумал Арни. – Что это сегодня нашло на моих женщин?»
– Встань.
Рука, державшая пистолет, не дрожала. Голос тоже звучал мягко, мелодично, как всегда. Никакой истерики. Она сменилась ледяным спокойствием.
«Она не шутит».
Алексия встала.
– Знаешь, для такой умной женщины, которая взобралась на самую вершину в своей игре, ты бываешь иногда чертовски глупой.
– Возможно, это правда. Я…
– Молчать! – скомандовала Люси. – Здесь говорю я! Сюда!
Она показала пистолетом на край скалы. Алексия молча сделала несколько шагов, пока не услышала приказ остановиться.
– Смешнее всего, что ты заподозрила Арни. «Я ни в чем его не обвиняю, – передразнила она. – Ну и забавно же! Словно ты, ты, убившая невинного ребенка, имеешь право кого-то в чем-то обвинять! Ты, наглая, самодовольная, чванливая сука!
«Ты, убившая невинного ребенка».
Мысли Алексии лихорадочно метались.
– Николас Хэндемейер?
– Именно. Николас Хэндемейер. Малыш, который утонул по твоей вине. Он мой брат.
Саммер с письмом в руке вбежала в дом.
– Куда они пошли, па?
Арчи резал хлеб на рабочем столе.
– Кто пошел?
– Мама! – взвизгнула Саммер. – Мама и Алексия. Где они? Нужно найти их! Немедленно!
– Успокойся, дорогая. – Арии положил руку на ее плечо. – Я не знаю точно. Они ушли куда-то на север острова. А почему такая паника?
Саммер молча протянула письмо. Через несколько секунд она увидела, как кровь отлила от лица Арни.
– Иисусе, – прошептал он. – Вызови полицию.
Саммер уже набирала номер.
– Но… твое девичье имя не Хэндемейер, а Миллер! – вырвалось у Алексии. Как бы она ни была напугана, необходимость понять и узнать правду пересилила страх.
– Верно, ты права, – кивнула Люси и, допив воду, уронила бутылку на землю. – Бобби Миллер был моим дружком в школе. Мы поженились в восемнадцать. Брак продержался всего полгода, но я оставила себе фамилию. «Хэндемейер» хранила в себе столько грустных воспоминаний. Жутких воспоминаний.
Она снова подняла пистолет и потрясла дулом, как кулаком, в лицо Алексии.
– Да знаешь ли ты, что вы сделали с моей семьей? Ты и Билли Хэмлин!
Алексия промолчала, не сводя глаз с пистолета.
– Нико был самым славным малышом во всей вселенной! Такой доверчивый, такой милый. Мы все сломались, когда он умер, но мама…
Люси сморгнула слезы.
– Мама никогда уже не была прежней. Так и не оправилась. Покончила с собой два года спустя, в годовщину смерти Нико. Ты знала это? Она повесилась в сарае на старой скакалке Нико.
Алексия в немом ужасе покачала головой. Она помнила миссис Хэндемейер по процессу Билли. Рут, она держалась с таким достоинством и так элегантно и была такой красивой со своими светло-каштановыми волосами и карими глазами. Покойный сын был очень на нее похож.
Алексия попыталась вспомнить Люси, но безуспешно. Да, там была девочка, сжимавшая руку матери. Сестра Николаса. Но Алексия не присматривалась к ней и теперь не смогла представить ее лица.
– Па умер меньше чем через год после ее самоубийства. Сердце разбилось. Ты отняла у меня все! И думала, что я просто буду сидеть сложа руки и позволю тебе исчезнуть? Упорхнуть и жить долго и счастливо, не заплатив за содеянное? Конечно, много лет я не подозревала, что это ты. И как все, считала, что это Билли убил моего брата. Это его я желала наказать.
– Но Билли был наказан, – возразила Алексия. – Он попал в тюрьму.
– Всего пятнадцать лет в уютной безопасной камере и с нормальной кормежкой трижды в день? Это не наказание! Это фарс! – с ненавистью прошипела Люси. – Я думала прикончить его выстрелом в голову, как только он выйдет из тюрьмы. Но это слишком быстро и безболезненно. Знаешь, сколько времени требуется человеку, чтобы утонуть?
Алексия покачала головой.
– Нет? В среднем? Приблизительно?
– Не знаю.
– Двадцать две минуты. Двадцать две минуты слепого ужаса, через которые пришлось пройти бедному маленькому Нико. А ведь он кричал. Молил о помощи. Нет, его убийца не должен умереть без мук. Он должен страдать, как страдали мои родные. Как страдала я. Он должен знать, каково это: терять тех, кого он любит. Терять ребенка. Поэтому… – Она пожала плечами. – Пришлось ждать. Я ждала, пока Хэмлин женится, появится ребенок, свой бизнес. Ублюдок должен был увидеть настоящую жизнь, прежде чем я смогу начать уничтожать ее так, как он уничтожил мою.
