* * *
В скором времени Симон уже спешил по улицам Бамберга к церкви Святого Мартина, возле которой жил викарий. Жилище его представляло собой обыкновенный дом, стоявший вплотную к церкви и связанный с нею проходом. Симон подошел к двери и увидел, что кто-то начертил в грязи большую пентаграмму. На дверной ручке висел пучок зверобоя, который, согласно древнему преданию, защищал от ведьм, демонов и злых духов.
Цирюльник осторожно огляделся. Некоторые из прохожих опускали головы и старались держаться подальше от дома, словно боялись заразиться. Симон был в своей старой одежде – роскошный наряд, который одолжил ему Самуил, сильно пострадал после нападения одержимого викария. Что ж, по крайней мере, теперь он не выделялся из толпы на площади перед церковью…
Колокола громким и протяжным звоном созывали горожан в собор, на День поминовения усопших. А сегодня народу там соберется немало, Симон в этом не сомневался. Он по опыту знал, что в такое время, как сейчас, люди особенно нуждались в утешении церкви.
«И конечно же, они надеются на вдохновенную, будоражащую проповедь, – подумал он. – Ненависть и страх перед сатаной всегда держали народ в узде».
Фронвизер осторожно постучал в дверь, и ему почти сразу открыл Самуил. Лейб-медик был небрит и бледен – похоже, он всю ночь провел у больного. Сквозь приоткрытую дверь на Симона повеяло насыщенным ароматом ладана.
– Проходи, – устало сказал Самуил и отступил в сторону. – Его состояние особо не изменилось. Из прислуги, к сожалению, остались только лакей и толстая служанка, с которыми ты познакомился еще вчера. Остальные со страху разбежались. Так что придется тебе отказаться от утренней порции кофе.
Симон улыбнулся:
– Как-нибудь перенесу. Хотя признаюсь, это черное варево помогает мне в раздумьях. Я полночи голову ломал, пытался найти разумное объяснение этой чертовщине…
Они поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в темном коридоре с множеством дверей и стенами, увешанными образами святых. Симон уже знал, что комната больного находилась в самом конце коридора, но он отыскал бы ее даже с завязанными глазами. Чем ближе они подходили к комнате, тем сильнее, чуть ли не до тошноты, становился запах фимиама.
– Только не удивляйся обстановке, – предупредил Самуил, открывая высокую дверь. – Это не моих рук дело. Но служанка, эта суеверная карга, настояла на этом. А то и она, чего доброго, сбежала бы.
Они вошли в затемненную комнату, и Симон сразу почувствовал запах смерти – сочетание ладана, жженых трав, пота, испражнений и хвори, знакомое по многочисленным посещениям больных. Как и перед входом, на полу была начертана большая пентаграмма, по углам кровати висели пучки зверобоя, и по стенам висели распятия всевозможных размеров. Окна были завешены плотным холстом.
В углу, уронив голову на грудь, сидела пожилая служанка. По всей видимости, она спала.
Самуил кашлянул, и старуха встрепенулась. Она взвизгнула и едва не упала в обморок, но потом разглядела в полумраке знакомых людей и облегченно перекрестилась.
– А, это вы, – вздохнула она. – Я уж думала…
– Не бойтесь, оборотни крайне редко пользуются дверьми, – перебил ее Самуил. – Чаще они с ревом врываются в окно. Вы же сами говорили об этом вчера, забыли? – Он показал на дверь. – Хорошо, Агата, можете отправляться на мессу. Мы сами позаботимся о больном.
Служанка с благодарностью кивнула и выскользнула из комнаты. Как только за ней закрылась дверь, Самуил бросился к окну и сорвал полотно.
– Ханжа чертова, – ругнулся он. – Думает, видимо, что сможет таким образом отгородиться от нечистых сил…
Яркий утренний свет ворвался в комнату, и только тогда Симон разглядел викария. Под бесчисленными одеялами Себастьян Харзее походил на маленькую куклу. Впечатление усиливалось восковым оттенком его лица. Симон запоздало сообразил, что причина в том, что все мускулы лица у викария свело судорогой. Единственное, что еще сохраняло подвижность, это глаза, бегающие, как у настороженной мыши. С уголка рта тонкой нитью стекала слюна.
«Он видит нас, несомненно! – пронеслось у Симона в голове. – И слышит тоже, наверное… Жуткое состояние! Он как заживо погребенный».
– Ночью он еще дрожал и даже пару раз шевельнулся, – сказал Самуил, откинув одеяла и открыв взору бледное тело викария, одетое лишь в тонкую ночную рубашку. – Но несколько часов назад его парализовало окончательно. Только глазами вращает, причем довольно злобно.
– А что с зубами? – спросил Симон. – Вчера они были такие длинные и острые на вид… Ты их осмотрел?
Самуил кивнул.
– Вполне нормальные зубы. Думаю, причина была в том, что судорогой ему растянуло губы и ближайшие к ним мускулы. Меня больше занимает реакция, которую мы наблюдали еще вчера…
Доктор взял кувшин воды и подошел к кровати так, чтобы викарий его увидел. По телу Харзее внезапно пробежала дрожь. Он не мог двигаться, но взгляд его ясно выражал отвращение. Каждая жилка в его теле, казалось, готова была разорваться. На губах выступила белая пена. Самуил отставил кувшин на стол, и викарий заметно успокоился.
– Он действительно боится воды, – прошептал Симон.
– Любой жидкости, – поправил его лекарь. – Как я уже сказал, чрезвычайно интересно. Сколько я занимаюсь медициной, а такого еще никогда не видел… – Он вздохнул и тряпкой вытер пену с лица Харзее. – Сегодня утром Агата обрызгала его святой водой – так бедняга дергался, как рыба, выброшенная на берег. Теперь старуха, конечно, твердо убеждена, что викарий стал оборотнем.
– И бросился он на меня, кстати, прямо как волк, – заметил Симон. – Что это за ужасная болезнь, от… – Он вдруг замолчал.
– Что такое? – спросил растерянно Самуил.
Фронвизер не ответил. Он склонился над больным и торопливо осмотрел его шею. Ранка от укуса так и не зажила, и вокруг нее по-прежнему краснел тонкий обод. В голове заученной молитвой повторялись слова Бартоломея:
Человеку есть чему поучиться у зверей, господин цирюльник. Например, покорности и смирению…
Колокола за окном вдруг смолкли, и наступила почти зловещая тишина.
Есть чему поучиться у зверей…
– Какими же мы были глупцами! – пробормотал наконец Симон. – Полными идиотами! Это все время было у меня перед носом.
– Ты это о чем? – спросил Самуил. Он тоже подошел к больному и взволнованно смотрел на цирюльника. – Если ты нашел разгадку, то рассказывай, не томи!
Тот ухмыльнулся:
– И сколько же кофе я за это получу?
– Да хоть целый амбар, если я смогу раздобыть столько, вымогатель! За что Господь наказал меня таким наглым другом? – Самуил вознес руки к потолку. – Давай же, выкладывай!
Симон еще раз бросил взгляд на викария. Тот, казалось, уставился на цирюльника, и в глазах его читалась ненависть вперемешку с беспредельным страхом. На подушку с уголка рта снова потянулась ниточка слюны.
