Маттиаса, похоже, ничуть не смутило то, что дом палача находился слишком далеко и уже поэтому заявление Бартоломея вызывало сомнения. Он пытался удержать равновесие, что в его состоянии давалось ему с явным трудом.
– Клянусь, я не пьян! – заявил стражник, вскинув трясущуюся правую руку. – Во всяком случае, не до такой степени, чтобы глаза меня обманули. И клянусь вам, я… я видел чудовище!
– Какое еще чудовище? – спросил Бартоломей.
– Ну, того, что людей жрет! Вот здесь, прямо предо мною!
Палач Бамберга закатил глаза:
– И ты туда же! Мало того, что суеверное бабье разносит эту чепуху!
– Но чудовище было здесь, честно! Только я собрался вздремнуть чуток у колодца, как зверюга выскакивает из того проулка. Останавливается, значит, и смотрит на меня, будто раздумывает, какой же я на вкус… Да, а потом, как целая вечность прошла, бежит себе дальше. Туда, в другой переулок!
Маттиас оживился. Свой рассказ он сопровождал размашистыми жестами и расхаживал, покачиваясь, из стороны в сторону. Потом неуверенно взглянул на палачей.
– Вы мне не верите, да? – спросил он тихо. – Считаете, что я напился вдрызг?
– И как же выглядело это… чудовище? – поинтересовался Куизль.
Он по опыту знал, что пьяным часто мерещилась всякая нечисть. В особенности когда их подстегивали собственные страхи.
– У него… была шерсть. Серая… нет, серебристая шерсть, – начал Маттиас, недоуменно взглянув на Куизля, словно бы только теперь его заметил. – Пасть у него страшная, с длинными острыми зубами! Сначала оно бежало на четвереньках, а потом, так неожиданно, встало прямо! – Стражник хлопнул себя по щекам. – Оно бежало, как человек. Клянусь, как обросший человек! Как… как оборотень!
– Выбирай, что говоришь! – вскинулся на него Бартоломей. – С такими вещами не шутят. Или ты захотел…
Он не договорил. По улице снова разнесся крик. Якоб подумал было на Маттиаса, но в этот раз крик был куда звонче, тоньше. Сомнений быть не могло – кричала молодая девушка в переулке рядом с площадью.
Куизль не медлил ни секунды. Он проскочил мимо растерянного Маттиаса и, не оглядываясь на стражника с Бартоломеем, скрылся в темном переулке. Без фонаря палач едва мог разглядеть собственную ладонь. Где-то распахнулись ставни, кто-то выругался на верхнем этаже и выплеснул на улицу содержимое ночного горшка. Куизль ощупью пробирался вдоль домов, ударил ногой старую бочку, та опрокинулась и с грохотом скатилась по подвальной лестнице. Палач выругался и двинулся было дальше, но тут поскользнулся в луже на верхней ступени. Он вскочил и ощутил на руке липкую жидкость, запах которой не спутал бы ни с чем другим.
Это была кровь.
Где-то слышались быстрые удаляющиеся шаги. Палач огляделся и разглядел у подножия лестницы чей-то силуэт.
– Кто бы ты ни был, человек или монстр, выходи! – прохрипел Куизль.
Ничего не шевельнулось. Тогда палач осторожно спустился по ступеням и остановился перед скорченным телом.
Внизу, в луже собственной крови, лежала молодая девица.
– Якоб? Это ты? – раздался низкий голос Бартоломея.
Он проследовал за братом и теперь стоял на верхней ступени, поводя фонарем в разные стороны.
– Что там такое?
Якоб взял руку девушки и не смог нащупать пульс.
– Труп, – отозвался он по возможности тише. – Совсем свежий. Судя по всему, бедняжке только что перерезали горло. Тут повсюду кровь.
– Проклятье… Только этого мне не хватало! – Бартоломей медленно спустился по лестнице, перешагивая обручи разбитой бочки. – Старый пьяница Маттиас удрал со страху. Теперь нам, видно, придется доложить о происшествии, чтобы самим под подозрение не попасть. И придется объяснять стражникам, что я забыл тут посреди ночи… Дьявол! – он сердито топнул. – В городском совете и так многие с недоверием смотрят на мой брак с Катариной и только и ждут случая, чтобы посадить меня в лужу. И почему пьяному кавалеру именно здесь вздумалось расправиться со своей шлюхой!
– Пьяному кавалеру? С чего ты решил, что это пьяный кавалер?
– Да ты сам посмотри.
Бартоломей стоял теперь рядом на тесной, поросшей осклизлым мхом площадке. Заколоченная тяжелыми досками дверь отделяла их от подвала. Как и многие другие в этом проулке, дом, похоже, был давно покинут, окна без стекол зияли черными провалами. Убитая девушка была лет шестнадцати или семнадцати, не старше. Длинные рыжие волосы разметались, как языки пламени. На ней ничего не было, кроме простого зауженного платья, теперь разорванного и пропитанного кровью. Поперек горла тянулся глубокий разрез, пустые глаза уставились в ночное небо.
– Желтый платок, видишь? – Бартоломей показал на скомканный платок в углу. – В Бамберге отличительный знак для проституток. Тут поблизости Улица роз у овощного рынка, там обычно стоят свободные шлюхи. Видно, девица с кавалером не могли сойтись в цене.
– И он без раздумий режет ей глотку?
Бартоломей пожал плечами:
– Случается и такое. Раньше за проституток хлопотал палач и девицы были под его защитой. Но с некоторых пор они сами по себе. Я то и дело повторяю, чтобы шлюхи просили покровительства в борделе на Девичьей улице. Но некоторые хотят работать в одиночку…
Бартоломей внимательно осмотрел труп.
– Эту я, кажется, уже встречал. Задирает нос и обслуживает только богатеев. Да, пригожая была… Жалко ее, конечно.
Якоб наклонился и осмотрел разрез на горле. Края были рваные, словно рану нанесли тупым клинком или когтями. Из нее до сих пор сочилась кровь. Палач почувствовал странный, едва уловимый запах, как от звериной мочи и мокрой шерсти.
– Странное дело, – пробормотал он. – Для ножа рана слишком большая. Будто какой-нибудь зверь…
– И ты туда же! – простонал Бартоломей.
Не обратив внимания на его слова, Якоб забрал у брата фонарь, молча поднялся по ступеням и осмотрел землю под ногами. Через некоторое время нагнулся и поднял обрывок платья.
– Тут он, вероятно, напал на нее, – пояснил он брату, который следовал за ним, и показал на следы в грязи. – Они боролись, девушка побежала… – Он помедлил. – Нет, не так. Здесь явно кого-то волокли. Очевидно, убийца свалил ее, схватил за руки… – Старший Куизль вернулся к лестнице. – Потом стащил ее вниз и спокойно перерезал горло. Но этот запах…
Палач задумчиво покачал головой. Он никак не мог понять, что же напоминает ему этот запах.
Нечто совершенно очевидное и в то же время наименее вероятное…
– Какой еще запах? Я ничего не чую… Да у тебя и раньше нюх был куда лучше моего. – Бартоломей пожал плечами: – Так или иначе, она мертва. Нужно оповестить стражников… – Он отшвырнул ногой обломок бочки. – Проклятье! Они наверняка заставят нас везти ее за город, на кладбище для преступников. – Прихрамывая, он зашагал прочь. – Так что давай поскорее доложим обо всем страже в ратуше. Чем быстрее обернемся, тем лучше.
