Как она ошибалась насчет врагов и друзей! Стюарт смотрит на нее с участием, в его взгляде ни тени презрения. Может, он понимает, что тогда потерял над собой контроль? А ведь с тех пор он очень достойно себя ведет. Мартин сердится, потому что она отсутствовала на рабочем месте, когда он ее искал. А Джордж… Джордж усмехается и поднимает брови. Будто говорит: «И чем же ты занималась все это бремя?» А еще: «Я слежу за тобой!»
Чертежи на кальке расплываются перед глазами. Она сердито ударяет по стене в кухоньке. И обои какие-то грязные, и вообще все здесь нужно переставить.
– Ты в норме? – Джордж нахально кладет ей руку на плечо. – Ты как-то странно выглядишь. Может, тебе лучше пойти домой?
– Спасибо, я в полном порядке.
Можно было придумать что-нибудь поумнее. Джордж, дорогой! Такой приятный, мягкий, безобидный. Вспоминается вечер, когда они вдвоем задержались допоздна, работая по проекту Харта, и он умыкнул бутылку скотча из кабинета Мартина; они сидели и болтали до двух ночи. О чем она говорила? Нужно поднапрячься и вспомнить. Об искусстве, о том, что выросла в Висконсине и почему мечтала стать архитектором; о своих любимых зданиях и тех, что хотела бы построить. Вздымающихся ввысь башенках и скульптурных деталях Адлера и Салливана. А потом логически перешла к Пульману и рабочим, которые вынуждены подчиняться смехотворным законам проживания в его домах. Она все говорила и говорила, а он внимательно слушал. И выслушал…
Так, все ясно! Нужно переждать. Скоро все уйдут домой, и она сможет спокойно все обдумать. Вернуться в бар. Или прямо домой, найти и уничтожить все, что может свидетельствовать против нее.
Наступает пять часов, сослуживцы один за другим собираются и уходят. Стюарт одним из первых, Джордж – одним из последних. Медлит, словно ждет ее.
– Ты идешь или я оставляю тебе ключи? – Только сейчас она замечает, что у него очень крупные зубы. Этакие плиты белой эмали.
– Ты иди. Хочу закончить, даже если паду на поле боя.
Он хмурится:
– Ты и так весь день с этим возилась.
И тут она не выдерживает:
– Я знаю, что это ты.
– Что ты имеешь в виду?
– Комиксы! Глупо и нечестно. – Глаза наполняются предательскими слезами. Вилли широко распахивает их, старается не моргать.
– Те самые? Так их целую неделю с места на место перекладывают. Чего ты завелась?
– Да? – Она вдруг чувствует, что не может перевести дыхание, полностью раздавленная осознанием того, насколько сильно заблуждалась, какую грандиозную ошибку сделала.
– Совесть нечиста? – Он хлопает ее по плечу и накидывает сумку на плечо. – Не волнуйся, Вилли, я знаю, что ты не красная.
– Спасибо, Джордж, я…
– Не больше чем розовая. – Абсолютно серьезно, без тени улыбки на лице он кладет ключи на стол перед ней. – Я не хочу, чтобы у компании возникли сложности во время выполнения правительственного заказа. Твоя личная жизнь меня не волнует, но здесь научись за собой подчищать. Договорились? – Он шутливым жестом наставляет на нее указательный палец, как пистолет, и исчезает.
Совершенно раздавленная, Вилли не может двинуться с места. Можно закопать радикальные журналы, разорвать откровенные рисунки и даже сжечь простыни. Но что с собой-то делать?
Стук костяшек пальцев по двери пугает ее до ужаса. Через рифленое стекло виден профиль мужчины, держащего в руке письмо с названием их фирмы. Ей даже стыдно становится от страха, что это ФБР. Смешно! Скорее всего, кто-нибудь из парней что-то забыл и вернулся. Вилли оглядывается вокруг и замечает, что на стуле Эби висит пиджак. Так это он! Наверное, в кармане кошелек, проездной на автобус. Она снимает его со стула. Ей, пожалуй, тоже пора.
Она открывает дверь и видит, что там стоит не Эби, а ужасно худой мужчина с костылем. Он улыбается, если можно назвать улыбкой искривленные губы между вкрученными в челюсть железками. Она с отвращением пытается закрыть дверь, но он успевает просунуть в щель резиновый кончик костыля и протискивается внутрь. Дверь ударяет ей по лбу, стекло трескается. Она падает спиной на тяжелый ноллевский стол. Ударяется поясницей о металлический край и сползает на пол. Если доползти до стола Стюарта, то можно бросить в него ту большую лампу… Но она не может встать: почему-то не слушаются ноги. Вилли не может сдержать стон, а он тем временем с жуткой гримасой на лице заходит, хромая, и мягко закрывает за собой дверь.
Дэн
1 июня 1992
Дэн и Кирби сидят на скамейке запасных под навесом, на краю бейсбольного поля – привилегия спортивных комментаторов. Само поле невообразимого зеленого цвета, который красиво оттеняют темно-красный песок и белая разлиновка; картинка гармонирует с кирпичными стенами, заросшими девичьим виноградом. Подходы к стадиону пусты, а крыши близлежащих домов усыпаны болельщиками.
Остальные репортеры расположились в ложе для прессы, парящей высоко над секторами серых пластиковых сидений на трибунах. До выхода игроков на поле еще добрых сорок минут. В палатках идет бойкая торговля. В воздухе носится запах хот-догов. Дэн очень любит эти мгновения: кажется, что все возможно. Но сегодня приятное предвкушение слегка омрачено его недовольством Кирби.
– Понимаешь, моя функция не сводится к обеспечению допуска в библиотеку «Санди таймс». Ты должна выполнять определенную работу. Если тебе действительно нужен зачет по практике.
– Я и работала! – с возмущением возражает Кирби. Она одета в какую-то невероятную панковскую безрукавку с высоким мягким воротом, закрывающим шрам, и похожую на сутану с отрезанными рукавами. Совершенно не вписывается в стиль репортерской ложи с ее обычными рубашками на пуговицах и вязаными свитерами. Да, не зря он сомневался, брать ли ее с собой на матч! Светлые волосики на голых руках Кирби он старается не замечать.
– Я дал тебе список одобренных вопросов. Все, что тебе нужно было сделать, это прочитать их с вопросительной интонацией. Но Кевин с парнями рассказывают мне, что, пока я надрываюсь в попытке получить разрешение на цитирование от Лефевра, ты играешь в карты и флиртуешь в раздевалке «Падре».
– Но я же задала все твои вопросы! А потом действительно села играть в покер. Это называется «закладывать основу». По словам наших профессоров, один из главных принципов журналистики. И вообще, это не я предложила, Сандберг меня втянул. И я выиграла двадцать баксов!
– Думаешь легко отделаться, разыгрывая миленькую наивную девочку? Заложила основы хороших отношений с командой на всю оставшуюся жизнь?
– Я думаю, что любые отношения строятся на взаимном интересе. А еще, что любопытство козырем бьет незнание. И что сравнение шрамов может оказаться полезным.
Дэн еле заметно усмехается:
– Я слышал о шраме. Сэмми Соса показал тебе задницу?
– О-о-о! Кто там говорил о слухах? У него шрам сбоку на спине, прямо над бедром. Кроме того, никто из них не лезет голым в душ у всех на виду. У него еще был огромный синяк после того, как он натолкнулся на мусорный контейнер. Говорит, не заметил, когда махал другу на прощание, шел боком – и бах! Признался, что иногда бывает неловким.
