– Надо искать дальше, – разочарованно сказал Трент, внимательно осмотрев пространство под люком. – Ничего тут нет.
Он вышел из комнаты, полицейские двинулись следом. А я стоял, по-прежнему сбитый с толку. Откуда же так пахнет?
Я еще раз обошел комнату по периметру, изучая каменную кладку, надавливая на стену там и здесь, пытаясь обнаружить тайник. Тщетно. У камина я принюхался снова.
Мне мерещится – или здесь пахнет сильнее?
Должно быть, обогревать эти сырые комнаты нелегко: ясно, почему камины в замке куда больше, чем в моих домах в Сент-Хелиер и Гавре. Под его свод можно было забраться, даже не сутуля спину. Согнувшись, я коснулся железного колосника, под которым находился короб для золы. На ощупь колосник оказался холодным и был полностью покрыт пеплом.
Когда здесь последний раз разводили огонь? Кто? Сколько времени прошло с тех пор – века, десятилетия? Или моя склонность к романтике все усложняет? Возможно, всего лишь неделю назад мальчишки устраивали здесь привал и жарили на огне свой нехитрый ужин?
Я поднял глаза. Сквозь дымоход виднелась полоска неба, настолько яркого и синего, что она, казалось, несла жизненную энергию в эти мрачные комнаты. Это подбодрило меня. Теперь я четко ощущал, что запах дыма и ладана здесь сильнее, чем во всей остальной комнате.
Камни внутри очага были выложены ступенькой метровой высоты. Странная конструкция: непонятно, зачем кому-то пришла в голову такая идея. Я перешагнул через короб с золой, желая получше рассмотреть заднюю стену, и потревожил головешки, оставшиеся здесь с последней растопки. Взметнулось облачко черной пыли и на миг зависло в воздухе силуэтом лебедя. Я закашлялся и потер глаза. Когда зрение ко мне вернулось, я направил факел на правую стену. Потом на левую.
И увидел то, что снаружи было не заметно.
Как и остальные стены, левая образовывала ступеньку. А за нею просматривался узкий ход. Каменная лестница вела вниз, вероятно, на первый этаж и дальше, в погреба и подвал замка.
Не колеблясь, я начал спуск; меня вел запах. Десять шагов. Двадцать. Сорок, шестьдесят, пока, наконец, на восемьдесят пятом я не достиг самой нижней ступени. И оказался у тяжелой деревянной двери, легко поддавшейся под моими руками.
Как ни странно, внутри все осталось в целости. Комната почти не подверглась воздействию времени и сырости, не пощадивших замок. Гобелены на стенах сохранили краски. Их не тронули ни грызуны, ни насекомые. Четыре стены, четыре драпировки; на всех – один и тот же сад; в нем животные, среди которых фениксы и единороги, и резвящиеся дети. На заднем плане – растения и цветы, многих я никогда не видел. Не просто драпировки – произведения искусства, выполненные так тонко, как экспонаты парижских музеев.
Я был настолько захвачен и поражен открывшейся картиной, что не сразу осознал: мне удалось наткнуться на источник запаха, за которым я последовал вниз. Пахло от вытканных на полотне гобелена бутонов и цветов.
Немыслимо, но именно так.
Я ощутил аромат дыма и ладана, роз, жасмина, гиацинтов и чего-то еще, что я не мог различить. Но это же невозможно!!!
Чем дольше я стоял здесь, тем большую растерянность испытывал. В конце концов я начал подозревать, что нахожусь под действием дурмана.
Я устал – но что в этом странного? После бессонной ночи у меня кружилась голова. За весь день я съел одно лишь яблоко, которым Трент угостил меня утром. И я спускался глубоко вниз по крутым ступеням.
Где-то справа залаяла собака. Я повернулся на звук. На гобелене были изображены похожие на собак существа, резвящиеся у водопада. Снова раздался лай. Казалось, он исходит от крупного черного пса ростом почти мне по грудь. Он смотрел на меня глазами цвета текучего топаза. Они светились. Не злобой, но умом.
Должно быть, сказались усталость и отчаяние, испытываемые мной. Веки резало, как от песка. Может быть, на мое зрение повлияло именно это. Я еще раз протер глаза и вгляделся в гобелен. Теперь рядом с собакой стояла маленькая девочка со светлыми волосами. Мгновение назад ее там не было!!! Или была?
Я зажмурился. Досчитал до пяти. Открыл глаза.
Девочка больше не играла. Теперь она кричала от боли и бежала ко мне. На ее руке была рваная рана, похожая на собачий укус. Капала кровь. В волосах запутались ветки и листья. На щеке алела глубокая царапина.
Я не колебался ни мгновенья. Возможно, меня вело безумие. Я просто поднял руки и протянул их навстречу ребенку.
Ее пальцы были такими же теплыми и живыми, как мои.
Собака залаяла снова. Она предупреждала? Прощалась?
– Держись крепче, – велел я малышке, ухватил посильнее и выдернул ее из гобелена в комнату. Не устоял на ногах и упал. Отполз от стены, и девочка свалилась прямо на меня.
Мои руки были в ее крови. Требовалось немедленно остановить кровотечение. Девочка была бледна и часто прерывисто дышала. Она находилась в смертельной опасности.
Не вмешивайся.
Я не столько слышал голос, сколько чувствовал его, почти как на спиритических сеансах.
Не удерживай ее.
Я узнал голос, но мне было не до разговоров. Сняв сюртук, я свернул его и подложил ребенку под голову, а жилетом попытался зажать рану.
Говорю тебе, Гюго, это шанс, который я дарую тебе. Не удерживай ее. Отпусти.
Я не понимал, что это значит. Все мои силы уходили на то, чтобы спасти Лили.
Переселение душ – утраченное умение. Я друг тебе, а не враг.
Я продолжал зажимать ее рану.
Понимаешь ли ты, что я тебе предлагаю? Ты ведь мечтаешь о том, чтобы твоя дочь вернулась?
Сверху донесся голос Трента:
– Гюго! Вы здесь?
– Да. Помогите мне. Быстро! Сюда, вниз!
– Уже идем!
Пес зарычал, и рычал до появления людей.
– О, господи! Как она?! – Трент опустился на колени.
– Думаю, выживет.
– Дайте я посмотрю.
Он склонился над девочкой, принимая груз ответственности на себя, – что не могло меня не радовать. Разумеется, глава местной полиции способен лучше, чем я, позаботиться о пострадавшей, оказать ей неотложную помощь.
Новость разнеслась по замку. Кругом кричали, и звуки эхом отражались от стен.
– Она жива!
– Гюго ее отыскал!
– Гюго нашел Лили!
Через несколько томительных, долгих минут Лили открыла глаза. Посмотрела на Трента, потом на меня. Она казалась обескураженной, не понимающей, где находится и что с нею случилось. Но, вероятно, сильной боли девочка не испытывала. Мужественное дитя: не плакала, не стонала, позволив Тренту осмотреть рану, проверить пульс и выслушать сердцебиение.
