Малахай всегда разговаривал с ней, как со взрослой, на равных. Как и дедушка, он никогда не намекал, что есть вопросы, которые она не может понять в силу возраста. И она действительно понимала все, о чем он говорил. Только вот не верила. Во Вселенной многое происходит хаотически. И не любое совпадение несет глубокий смысл. Думать иначе и искать связи всего и со всем – надорвешься. Если собрать воедино все нити, связывающие людей, они образуют неразрывную сеть. И любой человек окажется в ловушке причин и следствий, перестанет быть хозяином своей судьбы.
Через несколько часов после разговора Жас занималась в библиотеке. Тео остановился у ее стола и позвал прогуляться. Она колебалась. Его настойчивость настораживала и даже слегка пугала. Но в то же время ее тянуло к нему. И интерес победил страх.
По дороге на озеро Тео признался, что его смутило такое совпадение в их рисунках. И что они говорили об этом с Малахаем.
– Ты ведь тоже?
Жас заколебалась.
– Нельзя обсуждать то, что происходит на сеансах.
Он недоверчиво прищурился.
– Ты и в самом деле выполняешь все их правила?
Она кивнула.
– С тех пор как я здесь, мне стало лучше. Они знают, что делают. Я не хочу все испортить.
– Если ты мне расскажешь, что Малахай говорил о совпадении рисунков, – как это повредит твоему лечению? Вот подумай. Нам снятся одинаковые сны, Жас. Почему их вижу я, понятно. Около моего дома есть похожие развалины. Но ты? Ты бывала когда-нибудь на Нормандских островах?
Она покачала головой.
– И не видела тамошние памятники древних цивилизаций. Но один из них нарисовала совершенно точно. Как ты думаешь, что важнее: это – или запрет обсуждать друг с другом наши сеансы?
– Я… я не знаю.
Некоторое время они молча шли по горной тропинке. Дул легкий ветерок, и Жас различала нотки полевых цветов в странном одеколоне Тео.
– Думаешь, что правила важнее того, что произошло? – снова спросил он.
– Наверное, нет.
– А Малахай нашел какое-нибудь объяснение?
– Да нет. Говорил о коллективном бессознательном.
– Ага. И со мной.
– Как ты думаешь, что это значит? – спросила она.
– У нас есть нечто общее.
– Интересно, что? Что мы оба психи?
Тео засмеялся. Как и голос, смех его был глубоким и тягучим.
– Какие мы с тобой психи? – сказал он. – Наоборот, мы слишком многое понимаем.
– В смысле?
– Ну, думаю, мы лучше ощущаем некоторые вещи, чем большинство людей. Что-то вроде шестого чувства. Я читал, что раньше таких людей ловили, объявляли сумасшедшими или, хуже того, ведьмами и колдунами. Например, катаров инквизиция обвинила в ереси; почти всех сожгли на кострах. В Америке раньше таких людей забивали камнями или вешали. И все это только из-за их более высокой чувствительности. Просто потому, что они четче, чем другие, воспринимали окружающий мир. Были способны прикоснуться к невидимым потокам информации, о самом существовании которых остальные даже не догадывались. Некоторые из нас проницают будущее, некоторые помнят прошлое.
– Прямо-таки научная фантастика.
– Совсем наоборот. Трагедия. Многих считают психами просто из-за их необычности. А может, ни один из них – ни один из нас – не безумен. Может быть, изолировать нужно как раз тех, кто слеп, как крот. Может, они просто боятся наших знаний. А значит, боятся нас.
– О чем ты? Не уверена, что понимаю.
– Я тоже не очень в этом разбираюсь, но дедушка всегда говорил мне, что люди стараются разрушить то, чего боятся. Но вокруг столько загадок, а люди так ограничены. Любимая фраза деда: «Вокруг столько загадок».
– Думаешь, у нас с тобой есть особые способности?
– Ну, Юнг полагал, что всему есть свои причины, так?
Жас кивнула.
– И что информация об однажды совершенном действии никуда не исчезает. Так?
– Да.
– Еще он говорил, что во Вселенной зафиксирована вся история человечества, и если мы настроены на нее, то можем вернуться в любую точку, все разглядеть и услышать.
Они подошли к озеру. Стоял ясный день, на небе ни облачка; зеркальная поверхность воды повторяла берег так точно, что казалось, деревья растут прямо из воды. Жас стояла на самом краешке берега и смотрела на свое отражение в озере. Та, другая Жас была почти такой же. Почти. Настоящая Жас никогда бы не нарушила запрет обсуждать лечебные сеансы с другими учениками.
– Почему ты оказался здесь? – спросила она.
– В Бликсер?
Жас кивнула.
– Чувство вины.
– В чем?
– Не знаю, просто все время такое чувство. Все время. Ни дня не проходит без ощущения, что что-то надвигается, что из-за меня случится кризис, катастрофа, что-то ужасное. Я все время думаю: все развалится, из-за меня все пойдет не так. А я не смогу это предотвратить. Ощущение полной неизбежности, чтоб ее. Все из рук валится, и единственное, чего я хочу…
Он оборвал себя, словно собирался признаться в чем-то ужасном. В этом Жас была уверена и страшно радовалась, что он не договорил. Радовалась, не понимая почему.
– Мне не смог помочь ни один врач. Сколько их было, десятки…
– Я не собиралась совать нос куда не надо. Прости.
Она подняла камушек и бросила в собственное отражение. Полюбовалась на водную рябь и переливы красок. Там, внизу, больше не было стоящей на берегу девочки. Только мазки светло-желтого и синего.
– Когда в тебе даже психиатры разобраться не могут… Чувствуешь себя не в своей тарелке. Я раньше ни с кем об этом не говорил, только с мозгоправами. Теперь вот тебе рассказал зачем-то, – удивленно добавил Тео.
Поверхность озера успокоилась, и в ней снова проявилась вторая Жас. Девочка кивнула, и ее двойник кивнул тоже.
– Никто так и не сумел мне помочь. Так я и оказался здесь. В Клинике Последней Надежды. – Он улыбнулся. – Как тебе название?
Она улыбнулась в ответ.
– А с тобою что?
– Галлюцинации. Случаются время от времени. Чего только не перепробовали: и всякую химию, и электрошок… Вот бабушка и отправила меня сюда.
Жас помолчала.
– До сих пор я не разговаривала об этом ни с кем, кроме докторов. Но они… как бы наблюдают со стороны, пытаются разобраться, поставить диагноз. Малахай еще ничего, он хотя бы понимает. Но разговор с тобой… это другое. Это лучше.
Солнце садилось, и по воде скользили оранжевые блики. Огонь теперь бушевал на всей поверхности озера, поглощая ее отражение. И отражение Тео.
– Замерзла? – спросил он.