Тео шагнул к ней и, прежде чем она поняла, что происходит, наклонился и поцеловал. Не по-приятельски – всерьез. Его рука обняла ее и крепко прижала. Слишком крепко. Губы были холодными, как лед. Этот поцелуй не принес радости.
Жас отшатнулась. Потеряла равновесие.
– Я слишком давно никого не целовал, – смущенно сказал он. – Надеюсь, мне удалось вспомнить, как это делается.
Она засмеялась, но смех получился ненатуральным.
– Мы подходим друг другу, Жас.
– Не в этом смысле, Тео. Нет.
Ее окатила волна печали. Подходит ли ей кто-нибудь, кроме Гриффина?
– Ты уверена? Давай попробуем?
Солнце било ей прямо в глаза, слепило. Лицо Тео оказалось в тени, и это почему-то пугало. Его запах изменился, теперь он настораживал.
А затем она с ужасом обнаружила, что вокруг начинает мерцать воздух – как много раз прежде. Предвестник подступающей галлюцинации, то, что Малахай называл «прорывом памяти». По ноздрям ударила резкая смесь запахов. Шалфей, орешник, можжевельник, ладан – и та странная янтарная эссенция из лаборатории Фантин.
Она опять пошатнулась. Сцену заполняли новые персонажи. Поначалу полупрозрачные, призрачные, они обрастали плотью. Картинка приобретала насыщенность. И звук.
Множество людей ожидали своей очереди войти в дольмен. Льняная ткань их одеяний была белой, кремовой и коричневой – цвета природных красителей. Они что-то скандировали. Многие держали деревянные блюда с овощами, фруктами и плоскими круглым лепешками. Воздух благоухал розами и гвоздикой. Сладкий пряный запах. Свежий и резкий.
Женщина по имени Гвенор пришла с сыном. Его звали Брис. Глядя на мальчика, Жас испытывала гордость, глубокую и полную.
Если ты поймешь, что тебя уносит, сопротивляйся… у тебя есть спасательный трос, якорь в настоящем.
Жас коснулась алой нити. Сосредоточилась на том, как шелк прилегает к коже. Это помогло. Видение рассеялось.
– Жас! Да что с тобою?!
Она опять сидела на земле. Она упала. Физическое падение как параллель психическому срыву.
Тео был рядом. И смотрел. Внимательно.
Но сейчас Жас видела не только Тео. Она видела еще и Овейна. Мужчину, чьи мысли разделяла. Она видела Гвенор и Бриса глазами Овейна. При взгляде на долговязого неуклюжего паренька сердце Жас разрывалось от любви, которую никогда раньше не испытывала. Она любила Бриса так, как будто он был ее сыном. Любовь к мужчине никогда не бывает такой, как любовь к собственному ребенку: без болезненной страсти, чистой, всепоглощающей…
Внезапно Жас поняла. Тео был реинкарнацией Овейна. Она, как и предполагал Малахай, возрождала к жизни чужое прошлое. Прошлое Тео. Она вспоминала для него.
Нить сдавила запястье. Жас провела по ней кончиками пальцев, как будто нащупывая дорогу. Закрыла глаза. Сосредоточилась на этом ощущении.
Что же происходит? Ей следовало испугаться, и какая-то часть ее личности действительно испытывала страх. Но, кроме страха, было что-то еще. Возбуждение и прилив энергии.
На сетчатке ее глаз изображения двух мужчин наложились друг на друга.
– Жас?!
Очнувшись, она с облегчением увидела только Тео.
– Жас?..
– Всё в порядке. Была – не знаю, как сказать, – вспышка, что ли? Не так, как вчера, мелькнуло и ушло.
Он погладил ее по голове.
– Как ты себя чувствуешь? Мне становится плохо от мысли, что с тобою опять что-то случилось.
Его тревога успокаивала. Жас нелегко заводила друзей. Не потому, что не хотела, – просто это давалось ей с огромным трудом.
Приступы галлюцинаций в детстве, самоубийство матери, годы, которые она потратила на посещение докторов и попытки найти корни проблемы, двенадцать месяцев, проведенные в Бликсер Рат, встреча с Гриффином и расставание – об этом не поговоришь с соседом на званом вечере. По мере того, как она сходилась с людьми ближе, страх позволить излишнюю откровенность и потерять их мешал продолжению отношений.
Ей трудно общаться с большинством людей, как и людям с ней. Но Тео – другой. Он тоже побывал в Бликсер. Часть их истории была общей, одной на двоих. Они оба страдали от тяжелой психологической травмы – и оба сумели ее пережить. Ей не нужно беспокоиться, что он не поймет, какие демоны ее грызут. У него есть свои, точно такие же. Если временами кажется, что она сошла с ума, можно не стесняясь ему признаться. Потому как он думает о себе точно так же. Они видели друг друга в моменты наибольшей слабости и уязвимости.
Жас сказала:
– Там, в клинике, мы были такими юными.
Тео кивнул.
– И подавленными. Трудное время. Знаешь, ты была первым человеком, который понял меня. Это было чудо.
– И для меня тоже.
– Ты была первым человеком, рядом с которым я чувствовал себя собой. Мы были похожи, и ты принимала меня таким, какой я есть. Это было очень серьезное открытие.
Это важно, подумала Жас. Это ключ к тому, что с ней происходило.
– В чем открытие?
– Что я могу себе нравиться. По крайней мере, мне нравился парень, которым я становился рядом с тобою.
– А что именно в себе тебе нравилось?
Жас почему-то была уверена, что это наиглавнейший вопрос: ключ к загадке, о самом существовании которой она раньше не догадывалась.
– Другие спрашивали меня, почему я себя не люблю. Их не интересовало, что в себе мне нравится. Но ты не похожа на других. И никогда не была похожа. И я страшно рад, что это в тебе осталось.
– Ты не ответил.
Она хотела понять.
– Ты была первым человеком, которому я пожелал помочь. В тебе было столько боли. Я хотел о тебе заботиться.
– Потому что если бы ты заботился обо мне и уменьшил мою боль, это уменьшило бы твою?
– Да. Как ты поняла?
Жас пожала плечами:
– Сама не знаю.
Она отвернулась. Посмотрела на камни. Подошла и коснулась одного. Он нагрелся на солнце.
– Думаю, мне снилось место, похожее на это, – тихо сказала Жас, почти желая, чтобы это было ложью. – Каменные сновидения, так я их называла.
– Может быть, ты все-таки видела в Бликсер Рат мои рисунки? Я все время рисовал это место. Я рисовал все дольмены Джерси.
Она повторила то, что столько раз говорил ей Малахай:
– Это дремлет в памяти у каждого.
Они отправились дальше, и Тео привел ее к другому сооружению: каменной арке. По стенам тянулся плющ.
– Что тебе снится на острове? – спросил он.
– Последние несколько ночей мне снятся нити. Во время последнего приступа я видела кого-то связанного. И еще сон о Мойре, богине судьбы, и о ее прекрасной шелковой пряже: золото, серебро, аквамарин, кобальт, пурпур, роза. Все нити очень тонкие – слишком тонкие, слишком непрочные. Она сидела и отрезала их. И плакала, и пела. Я даже помню слова ее песни: «Мы хранители нитей». Как ты думаешь, что это значит?
