– А потом он мне позвонил, приятель. Ни с того ни с сего. Сказал, давай вместе пообедаем.
Я трижды, щелкая колпачком, открываю и закрываю ручку.
– Зачем?
– А я знаю?
– Когда?
– Не помню. В июле? Нет, сразу как меня выперли с работы. В июне. Сказал, что вспоминал обо мне с тех пор, как это дерьмо поперло.
Он пальцем тычет в окно, в небо. «Дерьмо поперло…» У меня звонит телефон, я бросаю взгляд на экран. Нико. Я сбрасываю вызов.
– Так чем же вы с мистером Зеллом занимались вдвоем?
– Да тем же самым.
– Играли в «Подземелья и драконы»?
Он косится на меня и фыркает.
– Ну ладно, не тем. Пили пиво, катались на машине, постреливали малость.
Я жду, слушая ветер. Туссен закуривает и предупреждает мой следующий вопрос:
– Три винтовки «винчестер», полисмен. В шкафу, незаряженные. Мои, и я могу это доказать.
– Надеюсь, шкаф крепко заперт.
Кража оружия стала серьезной проблемой. Одни люди крадут и копят стволы, а другие крадут, чтобы за астрономические суммы продать первым.
– Никому мои дерьмовые винтари не нужны, – быстро и резко парирует он и смотрит так, будто я спорил.
Я иду дальше и расспрашиваю Туссена про вечер понедельника. Последний вечер в жизни Питера Зелла. Рабочий пожимает плечами.
– Подхватил его после работы.
– В какое время?
– Не помню, – отвечает он, и я чувствую, как нравлюсь ему все меньше и меньше.
Понимаю, что он готов меня выставить и неизвестно, убил ли он Питера Зелла, но меня, если вздумает, может прикончить голыми руками. Тремя-четырьмя ударами кулака, как пещерный человек убивал оленя. – Когда там работа кончается…
Туссен рассказывает, что они покатались немножко, потом сходили на новую серию научно-фантастического сериала «Далекий белый блеск» в «Ред-Ривер». Попили пива, посмотрели кино и разошлись. Питер сказал, что пойдет домой.
– В кино никого не заметили?
– Только смотрителей зала и тому подобное.
Он досасывает до мундштука вторую сигарету, давит окурок в ратуше. Вихляя задом, заходит Гудини, слизывает розовым языком крошки галеты с уголка пасти и трется узкой башкой о широкое бедро хозяина.
– Надо бы пристрелить этого пса, – вдруг деловито и рассеянно бросает Туссен и встает. – В смысле под конец.
– Что?
– Он малость трусишка, этот пес, – Туссен, склонив голову, разглядывает собаку, будто прикидывает, каково это будет. – Даже думать не хочу, что он будет умирать в огне, или в потопе, или от холода. Наверно, надо заранее его пристрелить.
Я готов уйти отсюда. Пора уходить.
– Еще одно, последнее, мистер Туссен. Вы случайно не обратили внимания на синяк? Под правым глазом у мистера Зелла.
– Он сказал, что упал с лестницы.
– Вы ему поверили?
Он хихикает, почесывая узкий лоб песика.
– Будь это кто другой, не поверил бы. Решил бы, что парень нарвался на сварливого дружка своей девчонки. А с Питом все может быть. Наверняка ему случалось падать с лестниц.
Я киваю, думая: «Наверняка не случалось».
Туссен берет мордочку Гудини в ладони, и они смотрят друг на друга. А мне на миг представляется мрачное и мучительное будущее: поднятый ствол винтовки, доверчивый взгляд пса, выстрел, конец.
Туссен отводит взгляд от собаки, оглядывается на меня, и чары рассеиваются.
– Что еще, мистер из полиции?
* * *
На вопрос, чем зарабатывает на жизнь, мой отец любил в шутку отвечать, что он – король-философ. Темпл Пэлас произносил это с полной серьезностью и ни за что не отступался от собственных слов. Глядя на ошеломленного парикмахера, или собеседника за коктейлем, или отца моего приятеля – я при этом глаз не мог поднять от неловкости, – он, умоляющим жестом протягивая руки, вопрошал: «А что? Что? Я не шучу!»
А на самом деле он преподавал английскую литературу. Чосер, Шекспир, Донн, вплоть до святого Ансельма. Он и дома сыпал цитатами и аллюзиями, выдавал комментарии, заготовленные для урока, по поводу будничных событий или в случайном разговоре.
Содержание этих комментариев я давно позабыл, кроме одного.
Я пришел домой всхлипывая, в слезах, потому что тупой Барт Фиппс столкнул меня с качелей. Моя мать Пег, хорошенькая и практичная, завернула в мешочек для завтрака пару кусочков льда и приложила к ссадинам. Отец же, склонившись над зеленым пластиком кухонного стола, поинтересовался, почему этот Барт так поступил.
– Потому что чокнутый, – буркнул я, хлюпнув носом.
– А вот и нет! – провозгласил отец, подняв очки поближе к лампочке и протирая их кухонным полотенцем. – Шекспир, Хэн, учит нас, что у каждого поступка есть мотив.
Я уставился на него, прижимая мокрый пакетик к разбитому лбу.
– Понимаешь, сын? Когда кто-то что-то делает, неважно что, у него есть причина. Не бывает немотивированных поступков ни в искусстве, ни в жизни.
– Ради бога, милый, – вмешалась мать, присев на корточки и вглядываясь в мои зрачки: нет ли сотрясения. – Задира есть задира.
– Это верно, – признал отец, потрепав меня по голове и направляясь к двери, – но отчего он стал задирой?
Мать устало закатила глаза и, поцеловав меня в разбитый лоб, встала. Пятилетняя Нико сидела в уголке, собирая из «Лего» многоэтажный дворец, устанавливая на место заботливо укрепленную стропилами крышу.
Профессор Темпл Пэлас не дожил до нынешних злосчастных времен. Как и моя мать.
Согласно самым надежным прогнозам ученых, не пройдет и шести месяцев, как по меньшей мере половина населения планеты погибнет от серии взаимосвязанных катаклизмов. Взрыв мощностью десять мегатонн – приблизительно тысяча Хиросим – оставит в земле огромный кратер, вызовет землетрясения, для которых не хватит шкалы Рихтера, и поднимет цунами по всем океанам. Потом тучи пепла, тьма, падение средних температур на двадцать градусов. Ни урожая, ни скота, ни света. Медленная холодная гибель для тех, кто еще жив.
Найдите ответ в своей тетрадке для конспектов, профессор Пэлас: как все это сказывается на мотивации? Как отзывается сознание этой невыносимой неизбежности?
Подтвержденного алиби на время смерти нет. С его слов, был дома, читал.
В норме мы бы в этом случае обратились к мотивам. Поинтересовались бы их совместным времяпрепровождением. Итак, в последние часы они смотрели «Далекий белый блеск» и накачивались пивом. Может быть, поссорились из-за женщины или вспомнили какую-нибудь дурацкую обиду времен начальной школы и разгорячились?
