Прислонившись к стене под вывеской «Не курить!», Хардт полез в карман, извлек оттуда пачку «Мальборо» и задымил. Сделав пару глубоких затяжек, он опять обратился к аудитории.
— Формально наша лекция окончена, — объявил он на разговорном наречии. — Но для тех, кому это интересно, я скажу еще несколько слов на тему свободы.
Никто не двинулся с места. Хардт продолжал:
— Каждому школьнику известно, что бесчеловечная практика рабовладения была официально отменена в нашей стране Жуакином Набуку в 1888 году. Но есть люди, которые об этом не слышали до сих пор. Поэтому по воскресеньям, вместо посещения церкви, мы отправляемся в Сан-Жоду и проводим акции протеста на ранчо Да-Сильва. Кто хочет принять участие в изготовлении плакатов — пожалуйста, запишитесь потом у Жоржи или Виттории.
Он ткнул в сторону двоих молодых помощников, одетых примерно как он сам. Они держали наготове блокноты для записи добровольцев в армию справедливости.
— На следующей неделе наша лекция будет посвящена реминисценциям Ветхого Завета в Евангелии, так что не забудьте запастись текстами. Ступайте с Богом!
Студенты стали с шумом расходиться. Многие по дороге записывались у Жоржи и Виттории. Аудитория опустела так стремительно, что Тим, оставшийся сидеть, не успел заметить, как оказался один на один со своей жертвой. Хотя их и разделял почти целый зал.
Первым заговорил бразильский вероотступник:
— Добрый день, Ваша честь. Надеюсь, моя лекция не показалась вам чересчур примитивной?
— Напротив, дом Эрнешту, — ответил Тим. — Она была весьма познавательна. Могу я вас пригласить на чашку кофе?
Профессор улыбнулся. В его манере держаться было что-то неуловимое, чего Тим никогда не видел у других служителей церкви. Глаза его глядели яснее, и всем своим видом он излучал душевный покой.
— Только не кофе! В этой стране кофе — единственный продукт, не относящийся к предметам роскоши. Но поскольку, как я понимаю, платить будет Ватикан, почему бы нам не позволить себе бутылочку доброго старого вина?
— Прекрасно, — охотно отозвался Тим. — Пусть будет вино. Можете предложить подходящее заведение?
— Если вы ничего не имеете против простой пищи, я бы пригласил вас к себе домой отужинать. Как вам такая идея?
— Очень любезно с вашей стороны. Если вы мне дадите адрес…
— Ну, найти нас будет сложновато. Лучше я сам за вами заеду. Семь тридцать вас устроит?
— Буду ждать с нетерпением.
— Я тоже, — поддакнул Хардт и заговорщицки добавил: — Будет здорово, если вы прихватите не одну бутылку… Если, конечно, ваш бюджет позволяет… Cenabis bene apud me
[89]
— если вы помните Катулла.
— Constat. Договорились, — согласился Тим.
На что Хардт с улыбкой произнес:
— Pax tecum
[90]
.
И, повернувшись, зашагал к боковому выходу, где его дожидались Жоржи и Виттория.
75
Тимоти
В четверть восьмого Тим, в своем лучшем летнем костюме — правда, все равно черного цвета, — стоял у парадного крыльца отеля «Националь» с двумя бутылками вина под мышкой и гадал, на каком средстве передвижения приедет Хардт.
Про себя он решил, что это должно быть что-то нарочито «пролетарское» — потрепанный грузовичок или, чего доброго, ослик.
Он оказался прав лишь наполовину, ибо ровно за минуту до назначенного часа (неужели в нем еще говорила швейцарская пунктуальность?) Хардт появился на «Лендровере» такого ветхозаветного «разлива», что, будь это вино, его продавали бы только с аукциона.
— Давайте сюда! — крикнул он весело. Пока Тим забирался в кабину, богослов оценил вино. — Ого! Я вижу, вы человек слова. Это винцо обойдется Ватикану в кругленькую сумму!
Он вдавил в пол педаль акселератора, машина дернулась и с ревом понеслась вперед.
По дороге разговор зашел на самую тривиальную тему — о дороговизне столичной жизни. Тим не заметил, как они миновали Эйшу-Родовиариу-Норте и выскочили на трассу.
Минут через десять Тим спросил:
— Вы всегда жили так далеко от города?
— Нет, — отозвался Хардт. — Когда я еще был в лоне церкви, у меня имелась берлога возле кафедрального собора. А теперь я живу в одном из поселений, образующих «Антибразилию». Не так удобно, но зато ближе к народу.
— «Антибразилию»? — удивился Тим.
— Их еще называют фавелами, то есть трущобами. Вы, конечно, и без меня знаете, что Бразилиа, в отличие от подавляющего большинства городов, застраивалась строго по плану. Архитекторы только забыли спроектировать одну вещь — жилье для кандангуш, первопроходцев, которые, собственно, все и построили. И сегодня бедняги ютятся в фавелах, опоясывающих город как ожерелье — только не такое красивое. Некоторые поселки отстоят от города аж на тридцать километров.
— Как это грустно! — заметил Тим.
— Да уж… — Хардт цинично усмехнулся. — Градостроители все предусмотрели, только людей не учли. — Он бросил взгляд на Тима. — Почти как в Ватикане, да?
Прошло более получаса, прежде чем они свернули с шоссе и по проселочной дороге добрались до хаотичного скопления хибар. Одни жилища были из жести, другие — из шлакоблоков, явно позаимствованных с каких-нибудь городских стройплощадок. На крыше каждой хибары торчала телевизионная антенна.
Улица — если это можно было назвать улицей — оказалась еще более ухабистой и узкой, чем дорога. Хардт непрерывно жал на клаксон, распугивая разгуливающих по дороге кур и детей.
Дом у Хардта был немного посолиднее, чем у его соседей. Тим уже во дворе услышал стрекот электрического движка и почуял запах выхлопа. Несмотря на почти двойную разницу в возрасте, Хардт первым легко соскочил с подножки и заторопился помочь гостю.
— Все в порядке! — со смехом сказал Тим. — Надеюсь, ногу не сломаю.
— Знаю, знаю, дом Тимотео. Я о вине беспокоюсь!
В этот момент появился смуглый босоногий мальчуган лет десяти, в шортах и майке без рукавов.
— Папа, папа!
Хардт наклонился и легко поднял мальчика, с гордостью объявив:
— Это мой сын Альберту.
Почему-то в тусклом свете нищенского жилища очевидное нарушение целибата представлялось чем-то особенно неуместным.
Тим огляделся, удивляясь, как люди могут мириться с такими условиями существования. У него невольно вырвалось:
— Вот так дом!
— Вы правы. Думаю, после этого ад покажется нам курортом не хуже Майами-Бич. Вы отдаете себе отчет, что…