— Эрнешту, если ты дашь мне немного времени, я не только помогу тебе издать твою книгу по-английски, но и сам ее переведу. Я знаком с некоторыми очень богатыми мирянами, которые поддержат наши начинания.
Хардт колебался долю секунды.
— Дом Тимотео, ты сказал «наши начинания». За одно это я готов отложить публикацию.
— На какое время? — уточнил Тим.
— Сколько понадобится. Или до того момента, как ты откажешься от идеи найти деньги.
Вечером накануне своего отлета в Рим печальный Тим стоял с Эрнешту и Изабеллой перед их семейным очагом и подыскивал слова, чтобы выразить переполнявшие его чувства.
Бразильский пастырь держал под мышкой пачку бумаг.
Вдруг он бросил их в огонь.
— Эрнешту, что ты наделал?! — переполошился Тим.
— Теперь тебе не придется лгать папе, — ответил Хардт. — Ты сможешь, не покривив душой, доложить, что своими глазами видел, как я сжег рукопись от первой до последней страницы.
— Но, Эрнешту, я только просил тебя подождать — а не уничтожать ее!
Хардт хмыкнул.
— Боюсь, ты не сможешь объявить в Риме, что я ее «уничтожил». Вообще-то, я тебе к отъезду приготовил прощальный подарок.
Он прошел к столу и принес несколько дискет.
— Ты удивишься, дружище, но в наше время даже в этих джунглях университеты оборудованы компьютерами. Только прежде чем лететь, обязательно заверни в фольгу!
— Но зачем? — удивился Тим. — Зачем ты их мне отдаешь?
— Это мера предосторожности, — объяснил Хардт. — Если со мной что-нибудь случится — или с нашим компьютером, — мне будет спокойней знать, что наша книга в надежных руках. Прощай, Тим. И молись за меня.
Они обнялись.
80
Тимоти
В аэропорту его встречал ватиканский лимузин. Тимоти из машины позвонил отцу Аскарелли.
— Нет, сын мой! — застонал старик в притворном недовольстве. — Как ты посмел меня разбудить? Я с самого твоего отъезда героически тяну свою лямку. Даже пришлось левую руку приспосабливать…
— Что? — перебил Тим.
— Ничего, ничего, — отмахнулся старик. — Жду тебя сразу, как распакуешь вещи.
— Благодарю вас, отец мой. Но мне бы хотелось занять у вас несколько минут времени прямо сейчас.
— Буду рад, сын мой! Я вскипячу воду и сделаю нам чаю.
Спустя каких-то полчаса длинный черный лимузин подкатил к подъезду Говернаторио, и Тим проворно вышел, крепко сжимая ручку саквояжа.
Он замер, задержав дыхание, у двери в апартаменты Аскарелли и тихонько постучал. Раздался звук шаркающих ног, и на пороге возник его наставник все в том же потертом халате.
— Benvenuto, figlio mio
[99]
.
Они обнялись, и Тим вдруг сообразил, что старик похлопывает его по спине одной левой рукой. Вся правая сторона у него была парализована.
— Отец мой, что случилось? — забеспокоился Тим.
— Ничего, ничего. Получил небольшое увечье.
Они сели, и старый писец небрежно поведал об инсульте, лишившем его возможности пользоваться правой рукой. Теперь старик все делал левой.
Разговор прервал свисток закипевшего чайника. Тим уговорил захлопотавшего было хозяина не вставать и сам занялся чаем.
Заботливо поставив старику чашку так, чтобы ее удобно было взять, он сел напротив.
— Не волнуйся, — заверил старик. — Я еще выпью по случаю твоей кардинальской мантии.
— Поверите ли, я совсем к ней не рвусь, — возразил Тим. — Никогда-то не рвался, а теперь — тем более.
— Ну, можешь думать что хочешь, но секретариат так и жужжит о твоих достижениях. За все время твоего пребывания в Бразилии Хардт не написал ни слова ереси. Я уверен, фон Якоб тебя вознаградит.
— Это не так, отец мой. Хардт написал очень много, он просто этого не опубликовал. Пока.
И Тим рассказал отцу Аскарелли о своей дружбе с Хардтом и об их уговоре.
— Детская больница? Звучит прекрасно! Но где ты намерен добыть миллионы долларов, без которых этот дивный проект не жизнеспособен? Мир полон щедрых католиков, но они — всего лишь люди. Все хотят, чтобы их доброта была увековечена так, чтобы их друзья смогли лицезреть это по дороге на работу.
— Пусть это будет моя забота, святой отец. А сейчас… Могу я вас просить об одном одолжении? У меня тут экземпляр Хардтовой книги…
— Что?! — встрепенулся старик. — Быстро дай мне посмотреть!
Тим полез в саквояж и достал стопку четырехдюймовых дискет, обернутых в алюминиевую фольгу.
Старик смерил сверток недоверчивым взглядом.
— Это еще что такое? Бутерброд?
— Единственное, что могу сказать, — книга заставляет о многом задуматься. — Тим развернул фольгу и показал старику шесть дискет. — Помните тему моей диссертации?
— Конечно, Тим. «Препятствия к браку духовенства». А что?
Тим негромко ответил:
— Эта книга устраняет их все.
— Вы уверены? — спросил фон Якоб, изобразив самое близкое подобие улыбки, на какое был способен.
— Да, Ваше Высокопреосвященство. Он сжег рукопись на моих глазах.
— Deo gratias! — воскликнул кардинал. — Отличный результат!
Отличный, да не полный. Следующим вопросом было:
— Вы взяли на заметку его контакты? Источники информации?
— При всем моем почтении к вам, Ваше Высокопреосвященство, — ответил Тим, стараясь подавить вспыхнувшее в нем презрение к Великому Инквизитору, — я в точности исполнял все предписания, но меня никто не вооружал шпионской фотокамерой и не просил изображать из себя Джеймса Бонда.
Немец кивнул.
— Вы совершенно правы. И все же… жаль, что вы упустили такую возможность. Тем не менее могу вас уверить, понтифик будет доволен.
Тимоти незамедлительно получил в награду небольшой, но элегантный кабинет в Апостольском дворце.
Распаковав последнюю пачку книг, он сделал свой первый звонок в качестве личного помощника папы.
Услышав его голос, княгиня Сантиори пришла в восторг и — как Тим и надеялся — пригласила его назавтра же отобедать в ее компании.
— Caro
[100]
, — пропела она, — все только о вас и говорят! Пожалуйста, не планируйте ничего на вечер, я хочу услышать все в мельчайших подробностях.
Преисполненный оптимизма, Тим быстро шагал в Говернаторио, чтобы исполнить данное накануне обещание и угостить отца Аскарелли ужином у «Да Марчелло» в Трастевере
[101]
.
