Книга Аутодафе, страница 126. Автор книги Эрик Сигал

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Аутодафе»

Cтраница 126

Он постучал, но никто не ответил. Может быть, уснул, подумал Тим и постучал громче. Уборщик, орудовавший в коридоре пылесосом, поспешил в его сторону.

— Мне очень жаль, Ваша честь, но отца Аскарелли еще днем увезли в «Санта-Кроче».

Тим побледнел.

— Плохие новости?

— Ваша честь, — сказал уборщик, — ему восемьдесят лет. Хороших новостей в этом возрасте уже не бывает.

Он бегом преодолел десять или двенадцать кварталов до госпиталя. По дороге ему попался священник, который недовольно пробурчал:

— Еще один сумасшедший ирландец… Как Мерфи. Все они, что ли, бегают?

Едва вбежав в клинику, Тим выяснил, что старик хоть и перенес новый инсульт, но пока еще достаточно бодр. Более того, ему пообещали, что если он придет попозже вечером, уже после обхода профессора Ривьери, то его, возможно, даже пустят в палату.

Тим молча кивнул и немедленно направился в больничную часовню молиться.

Позднее он брел по берегу Тибра, и сумрак окутывал город — и его душу. Он пытался подготовить себя к страшному, еще не изведанному им горю — к надвигающейся утрате любимого отца.

Когда он вернулся в клинику, его дожидался профессор Ривьери.

— Боюсь, на этот раз удар был посерьезнее. Это только вопрос времени…

С позволения врача Тим сел у постели больного и завел беспечный разговор, перемежая его цитированием римских поэтов, которых так любил его старый друг.

Каждый слабый стон или кряхтенье, вырывавшиеся у больного, когда тот желал поправить ошибку в цитате, вызывали у Тима улыбку: он понимал, что старому книжному червю осталась одна радость — педантизм.


Тим был готов отменить обед с княгиней, если бы Аскарелли сам не настоял на том, чтобы он уделил сначала внимание голодающим детям, а уж потом — «умирающему старику».

Погруженный в скорбные мысли, он направлялся к палаццо, не замечая ни сияния солнца, ни носившихся вокруг мотоциклистов.

Радостно встретившая Тима княгиня опечалилась, услышав новость, и немедленно отдала своему личному секретарю распоряжение отослать в больницу цветы.

Тим нервничал. Его предыдущий опыт сбора средств ограничивался деньгами на новую крышу для приходской церкви. Опасаясь, что не найдет в себе смелости даже выговорить вслух ту астрономическую сумму, которая нужна на его проект, он всю дорогу усиленно повторял в уме эти цифры.

Пока они пили в патио послеобеденный кофе, Тим внимательно изучал лицо княгини. Ее глубоко тронул рассказ о несчастных бразильских детях, и его решимость обратиться к ней с просьбой окрепла.

— Княгиня, этим детям нужна больница. Недопустимо, чтобы в наш век дети умирали от дизентерии или кори.

— Совершенно с вами согласна, — сочувственно произнесла та. — И сколько может стоить такая больница?

У Тимоти заколотилось сердце.

Он отхлебнул воды и попытался придать своему голосу как можно более небрежный тон.

— Что-нибудь в районе восьми миллионов долларов.

Наступила тишина. Княгиня молча переваривала услышанное. После паузы она с жаром заговорила:

— Тимотео, это не вопрос! Вы должны добыть эти деньги! Я лично позабочусь о том, чтобы вы их получили.

Тим едва не разрыдался.

— Храни вас Господь, Кристина!

Он подумал, уместно ли будет ее обнять.

Но она взяла инициативу на себя.

— Послушайте, что я вам скажу, Тимотео. Мы создадим комитет. Я привлеку самые известные римские фамилии — и можете мне поверить, я знаю их все, не только те, что связаны с церковью. Я соберу их как-нибудь на прием, и вы будете иметь возможность к ним обратиться напрямую, К началу следующего сезона мы сумеем запустить этот благотворительный проект с огромной помпой. Обещаю, будет даже сам Его Святейшество.

Она продемонстрировала чисто римское искусство сказать «да», подразумевая «нет».

— Кристина, — возразил Тимоти, начиная сердиться, — пока мы тут сидим, распиваем кофе и планируем благотворительные приемы, маленькие дети умирают в муках, умирают на руках у матерей! Конечно, если вы как-нибудь соберете этих ваших друзей и дадите мне перед ними выступить, и если они хотя бы отчасти обладают вашей чувствительностью и способностью к состраданию, то они выпишут нам чеки. Крупные чеки.

Княгиня опешила. Неужели он усомнился в искренности ее чувств, в готовности помочь?

— Мой дорогой мальчик, — сказала она таким тоном, каким растолковывают что-то несмышленому малышу. — Нельзя же быть таким — как это получше сказать? — прямолинейным, что ли… Так напролом добиваться этих благотворительных взносов… Какое бы благородное дело вы ни затевали, если мои друзья станут давать деньги на все благотворительные нужды Рима, они останутся без средств к существованию.

— Ну, уж в этом позвольте усомниться! — ответил Тим. Он был очень смущен, но понимал, что другой возможности у него уже не будет, поэтому решил высказаться до конца. — Княгиня, вы одна могли бы выписать мне такой чек и даже не заметили бы этого!

— Простите меня, — холодно парировала она, — но вы сейчас не правы.

Тим встал и принялся мерить дворик шагами, пытаясь остыть.

— Послушайте, — приступил он к заключительной части своей речи. — В душе я не более чем наивный бруклинский парень. И полный профан в денежных вопросах. Но и не будучи титулярным архиепископом вашей церкви Санта-Мария делле Лакриме, я мог бы сказать, что за одно только место, где она находится, Ватикан охотно заплатит сумму, которой хватит на пять больниц.

— Вы с ума сошли? — возмутилась княгиня. — Вы что же, предлагаете мне продать храм, принадлежащий роду Сантиори уже много веков? И все для того, чтобы построить какую-то клинику для чужих людей где-то в джунглях?

Тим отчаянно пытался сдерживать свой гнев. «Она женщина. Она одинокая. Она немолодая». Но его уже прорвало:

— Ваша светлость, у вас в столовой висят картины, которые украсили бы собрание любого музея в любой столице мира. Мы то и дело слышим, как то одна, то другая картина продается с аукциона за баснословные деньги. У вас же все стены увешаны работами старых мастеров!

Обливаясь потом и задыхаясь, Тим сделал паузу, чтобы немного успокоиться.

Княгиня, однако, не потеряла хладнокровия. Она просто сказала:

— Я полагаю, друг мой, вам сейчас лучше уйти.

— Простите меня, — тихо сказал он. — Я забылся. Мне правда очень стыдно…

Она улыбнулась.

— Мой дорогой Тимоти, я не знаю человека с более чистой душой. Я вами восхищаюсь и всегда буду вспоминать вас с большой теплотой.

Его отлучили от дома.


Раньше, в минуту подобного унижения, Тим бросился бы за советом и утешением к своему наставнику. Сейчас Аскарелли лежал на смертном одре и, без сомнения, ожидал его возвращения со щитом. Тиму было так стыдно, что он не мог заставить себя сразу идти в клинику.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация