Ему вдруг показалось, что вот наступил главный момент его жизни, он оказался на перекрестке двух дорог, и каждая ведет туда, откуда нет возврата.
У Тима было ощущение, что устами епископа Господь дает ему знак — отрекись от мира.
А разве у него есть выбор?
Он принялся рвать письмо.
Выбросив клочки бумаги в ближайшую урну, Тим зарыдал.
15
Дебора
Дебора могла бы проспать всю жизнь. Более того — в то первое утро в доме ребе Шифмана она предпочла бы никогда вновь не просыпаться.
В половине шестого утра пятилетняя девочка в соседней кровати начала плакать и звать маму.
Через несколько минут на пороге возникла сонная Лия в линялом халате и, глядя на Дебору, с укором сказала:
— Ты что же, не могла ее успокоить?
Дебора остолбенела.
— Да я даже не знаю, как ее зовут!
Жена раввина оглядела девочку.
— Что случилось, Ривка? — спросила она.
— Намочила постель… — испуганно пропищала та.
— Как, опять?! Ты понимаешь, что простыни на деревьях не растут? Вставай и иди помойся!
Пристыженная девочка повиновалась и направилась к двери.
— И не забудь отдать свою одежду Деборе! — крикнула мать ей вслед.
«Мне? — подумала Дебора. — И что я должна сделать с мокрой детской пижамой?»
Вскоре она узнала что.
— Когда снимешь белье, проветри ее постель, — как ни в чем не бывало скомандовала миссис Шифман. — И обязательно прополощи простыни, прежде чем стирать. Только машину не включай, если она еще не полная. Электричество денег стоит!
Дебора, конечно, и сама намеревалась помогать хозяйке в домашних делах. Но это уже было нечто большее, чем «помощь».
В полусне она принялась стягивать с детской кровати белье, и тут проснулась вторая девочка, лет трех с половиной. Малышка обратилась к ней на идише:
— Ты кто?
— Меня зовут Дебора. Я приехала из Нью-Йорка.
— А-а… — протянула та. Известие о дальнем перелете явно не произвело на нее впечатления. У Шифманов часто гостили люди со всего света.
Еще не вполне проснувшись и оттого поеживаясь и с трудом переставляя ноги, Дебора натянула халат, собрала грязное белье и отнесла его в конец коридора, где под окном с закрытыми жалюзи в узкий простенок была втиснута стиральная машина. Она набрала воды в таз, замочила белье и направилась в ванную. Было так же холодно, как накануне ночью, и Дебора подумала, уж не экономят ли Шифманы и на отоплении тоже.
Ванная оказалась занята, к тому же под дверью стояли в очереди два мальчугана.
Сыновья Шифманов, с бледными мордашками и ввалившимися глазами, имели еще более изможденный вид по сравнению с сестрами. Дебора поздоровалась, но ее словно и не заметили.
К тому времени, как подошла ее очередь, горячая вода кончилась, и она, насколько смогла, тщательно вымылась холодной, после чего быстро оделась и пошла в столовую.
Шифманы всем семейством уже сидели за столом. Отец изучал утреннюю газету, дети ели белые тосты с джемом — а кто-то, наоборот, капризничал и отказывался есть. У Лии на коленях сидел еще один малыш.
Ребе Шифман молча кивнул в ответ на ее приветствие и, как показалось Деборе, сердечно пригласил к столу:
— Угощайся. Кофе на кухне.
Она робко улыбнулась, взяла себе ломтик хлеба и, быстро проговорив благословение, с жадностью съела.
Видя, как она отрезает и намазывает себе еще два куска, ребецин Шифман сделала замечание:
— Не будь такой хазер
[15]
. Подумай о других!
— Ой, прошу прощения, — кротко ответила Дебора. Затем, желая завязать беседу, произнесла, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно: — Перелет был ужасно долгий.
— И что с того? — отозвалась раввинова жена. — Не ты же вела самолет, верно?
Дебора расценила их холодный прием как свидетельство того, что весть о ее бесчестье опередила ее самое. К своим детям Шифманы были очень ласковы, провожая в школу, они обняли и расцеловали всех.
— Они у вас сами в школу ходят? — удивилась Дебора.
— А в этом есть что-то особенное? — спросил ребе.
— У нас маленьким не разрешается…
Она осеклась. Это сочетание «у нас» было уже совершенно неуместным. У нее было отчетливое ощущение, что дома у нее больше нет.
— У нас здесь порядки не то что у вас в Америке, — пояснил отец семейства. — Мы здесь все одна семья. Заботимся друг о друге. И все дети для нас родные.
Дебора молча допила свой кофе. Теперь она рассчитывала услышать, какая ей предстоит учеба, но ребе Шифман с головой ушел в статью на какую-то животрепещущую тему.
— Что за хуцпа
[16]
! — воскликнул он. — Вздумали открыть по пятницам кинотеатры в Иерусалиме!
— Немыслимо! — согласилась Лия, неодобрительно прищелкнув языком. — Говорят, в Тель-Авиве они это уже проделали — но там одни гои.
Дебора, приехавшая из страны, где для иноверцев кино в шабат никто не закрывает, не видела в этом ничего страшного. К тому же в Меа-Шеариме кинотеатров все равно не было. Но она промолчала.
Потом все же осмелилась подать голос:
— Ребе Шифман?
— Да, Дебора?
— А что у меня со школой?
— А что с ней?
— Где она находится? И когда я туда пойду?
— Она находится в Америке, и ты уже свое отходила, — лаконично ответил он.
Дебора возразила:
— Но я думала…
— Тебе ведь уже шестнадцать, так? — вступила в разговор миссис Шифман.
— Почти семнадцать.
— Ну, так вот, закон этого так называемого государства предполагает обучение в школе только до шестнадцати лет. С тебя уже хватит учебы.
Дебора опешила.
— А разве мудрецы Талмуда не учат нас, что…
— Это еще что за разговоры? — рассердилась Лия. — Какое отношение молодая девушка имеет к мудрецам Талмуда? Ты ведь изучила Краткий свод, верно?
— Верно, и очень даже хорошо изучила. Но я еще очень многое хочу узнать.
— Послушай, Дебора, — вежливо, но решительно вмешался ребе Шифман. — Ты знаешь, что требуется от жены. Все остальное женщину не должно касаться.
— Теперь я понимаю, почему она попала в эту историю, — заметила Лия, обращаясь к мужу.
