Деборе было больно и обидно. Но теперь она по крайней мере знала, что о ее проступке им известно.
И все равно сдаваться без боя она не намерена.
— Мой отец мне сказал, что я здесь закончу образование, — как можно вежливее возразила она.
— Образование — понятие растяжимое, — ответил ребе Шифман. — Твой отец попросил меня… как бы это сказать…
— Наставить меня на путь истинный? — подсказала Дебора.
Ребе кивнул:
— Да, что-то в этом духе. Он разрешил мне обращаться с тобой, как со своей собственной дочерью. И можешь мне поверить, как только Ривке исполнится шестнадцать, она пулей вылетит замуж. Это предотвратит любой цорес и шкандаль.
«Неприятности и скандал, — подумала Дебора. — Что они себе про меня насочиняли?»
— Хорошо. Если я не буду ходить в школу, чем мне тогда заниматься? — спросила она, хотя уже смутно догадывалась, и от этого ей делалось нехорошо.
— Ответь мне, дитя, — отозвался ребе Шифман, — ты когда-нибудь занималась домашними делами? Здесь ведь тебе не «Хилтон»! Тебе не кажется, что моей жене помощь не помешает?
До этого момента Дебора чувствовала растерянность, замешательство и разбитость от разницы во времени. Сейчас в ней вспыхнуло возмущение.
— Я рассчитывала на другие занятия, ребе Шифман, — твердо заявила она.
Ребе поднял одну бровь, смерил ее долгим взглядом и с расстановкой произнес:
— Послушай меня, мадам Луриа, в этом доме распоряжаюсь я. Как я сказал, так и будет!
С упавшим сердцем Дебора сидела за столом под перекрестными взглядами хозяев дома.
— И что теперь? — спросила она.
— Теперь мы будем мыть посуду, — ответила Лия.
Вот и все.
16
Дебора
Последовавшие за тем дни и ночи были окрашены для Деборы в одинаковый серый цвет. Занятно, но единственным ярким пятном в этом унынии был не сам шабат — ибо, хотя ей и разрешалось ходить в синагогу, в вечерний класс ребе Шифмана она не допускалась, — а те три часа утром по пятницам, которые они с Лией проводили на рынке — шумном, бурлящем уличном базаре рядом с улицей Яффе
[17]
, который назывался Махане Иегуда.
Ее глаза, подернутые печалью, вспыхивали при виде горой наваленных апельсинов, этих маленьких копий слепящего солнца. Здесь даже флегматичная Лия пробуждалась к жизни и затевала веселый торг с продавцами деликатесов, которые ее семейство могло себе позволить только по особым случаям. Шабат был одним из них.
Этот маленький глоток свободы вызывал у Деборы тоску по чему-то большему. Ее коробило уже то, что улица, давшая кварталу Меа-Шеарим свое название
[18]
вела только в одну сторону — внутрь.
Именно здесь, на этом пятничном базаре, в один яркий апрельский день ей вдруг показалось, что она бредит. В каких-то десяти шагах от нее стояла девушка примерно ее возраста с шейтелем на голове, но довольно симпатичная. Она протягивала свертки с покупками высокому, спортивному, рыжеволосому мужчине в ермолке.
Он увидел ее и окликнул:
— Дебора! Дебора Луриа! Неужто ты?
Она приветственно помахала, а Лия немедленно развернулась и недоверчиво спросила:
— Что происходит? Ты его знаешь?
— Да. Это Ашер Каплан.
— Впервые слышу, — нахмурилась Лия. — Он не из наших.
— Он из Чикаго, — принялась объяснять Дебора.
Ашер подошел.
— Привет! — Он улыбался. — Мир тесен, да?
— Да, — согласилась она и подумала: «Если бы ты знал, Ашер, насколько этот мир расширился сию минуту!»
— Что ты тут делаешь? — спросил он.
— Живу у друзей. — Она поспешила представить Лию: — Это ребецин Шифман. Мы живем в Меа-Шеариме.
— «Мы»? Ты замужем за ее сыном?
— Что вы такое говорите? — возмутилась Лия. — Мой старший мальчик еще даже не совершеннолетний.
Ей не понравился этот наглый американец. Да, на нем была кипа, но одновременно — футболка с надписью «Кока-Кола», правда, на иврите.
— А ты что здесь делаешь, Ашер?
— У нас медовый месяц, — ответил он, смутившись.
Стараясь придать своему голосу бодрости, Дебора сказала:
— Мазл тов!
— Спасибо, — поблагодарил Ашер. — Так ты, наверное, учишься в университете? Я помню, у тебя были большие научные планы. Здесь на горе Скопус
[19]
обучение поставлено прекрасно. У Ханны отец — профессор медицинского факультета.
Только сейчас к ним подошла его молодая жена. Традиционный парик не скрывал ее привлекательности. Загорелая, с блестящими карими глазами.
— Опять друзья, Ашер? — засмеялась она. Повернувшись к женщинам, она объяснила: — Мы здесь всего три дня, а он уже повстречал сотни две своих знакомых.
— Будет тебе, Ханна! Я же не виноват, что у отца из прихода многие сюда эмигрировали.
Вдруг Лию осенило.
— Вы имеете в виду того самого рава Каплана из Чикаго?
— Да! — гордо ответила Ханна.
Ашер со смущенной улыбкой повернулся к Деборе:
— Теперь видишь, почему я хочу стать врачом? По крайней мере, пациенты не будут первым делом интересоваться, не сын ли я раввина Каплана. Но ты мне еще не рассказала, чем ты здесь занимаешься.
Дебора нервно оглянулась на Лию.
— Понимаешь, мой отец захотел, чтобы я… как сказать… немного пожила в Святом городе.
Ашер повернулся к миссис Шифман и вежливо спросил:
— Вы разрешите, мы пригласим Дебору отобедать в субботу с нашей семьей в «Царе Давиде»? Ханна с мамой смогут ее развлечь. Это будет в рамках шабата.
Дебора с мольбой смотрела на Лию.
— Ну, что ж, если и ваша теща будет, думаю, муж не станет возражать. Но все же будет лучше, если вы сегодня позвоните. Только до шабата!
— Отлично, — сказал Ашер. И опять повернулся к Деборе: — Будем ждать!
Встреча оживила Лию больше обычного. Когда, нагруженные покупками, они проходили мимо площади Хашерут, она спросила:
— Откуда ты этого парня знаешь?
— Мой отец хотел выдать меня за него замуж, — безучастно ответила Дебора.
— И что помешало? — удивилась Лия.
— Я отказалась.
