После этого они проехали вдоль городских стен, построенных крестоносцами в двенадцатом веке, и направились к последней точке своего путешествия. Завершающим пунктом программы оказался кибуц — своеобразная разновидность коммуны бессребреников.
Тот кибуц, куда их привезли, отличался особенным радикализмом, он был основан европейскими евреями из движения «Ха-шомер Ха-цаир», которые отказались от религии во имя восстановления своей исконной связи с землей.
Туристам кибуц Кфар Ха-Шарон показался любопытным местом. Только, как выразилась Мардж, «немного чересчур коммунистическим».
Но Дебора была потрясена. Перед ней были совершенно другие евреи, чем все, кого она знала прежде. Если штудирующих Гору можно было узнать по болезненно-бледному лицу и сутулой спине, то кибуцники являли собой их полную противоположность — это были загорелые люди с бьющей через край энергией.
Мужчины, одетые в шорты, бок о бок с женщинами — в еще более коротких шортах! — возделывали сады, бескрайние картофельные поля и собирали мед из бессчетного множества ульев на собственной пасеке.
Туристам показывал свое хозяйство сам председатель общины, человек с внешностью Фальстафа по имени Боаз. Он говорил по-английски с венгерским акцентом.
— В настоящее время небольшие кибуцы наподобие нашего не могут существовать на одном сельском хозяйстве. Если вы посмотрите на склон горы, то увидите здание, похожее на небольшую фабрику. Туда мы доставляем то, что собрано на полях, подвергаем быстрому замораживанию, упаковываем и отправляем на экспорт.
После паузы он спросил:
— Кто-нибудь хочет взглянуть, как замораживается картофель в ломтиках?
Американцы интереса не проявили. Не для того они проделали путешествие в пять тысяч миль, чтобы лицезреть то, что им каждый вечер показывают в телевизионной рекламе.
Но что действительно произвело на них впечатление, так это идеология членов коммуны, которые — все без исключения — трудятся на общее благо и не получают за свою работу никаких денег. И тем не менее, как пояснил Боаз, каждый член кибуца обеспечен всем необходимым — как в физическом, так и в духовном смысле.
— Например, если мы знаем, что, предположим, лет через шесть-семь нам понадобится врач, мы посылаем способного парня или девушку в университет, в Иерусалим или Тель-Авив.
Для Деборы это стало открытием. Боаз сказал: «парня или девушку»… В кибуце, будь то на картофельном поле или на ниве науки, еврейские мужчины и женщины оказывались равны.
Было и еще кое-что. Где бы ни появлялась их группа, на нее заглядывались молодые люди — некоторые открыто рассматривали ее с головы до ног и улыбались.
Во время раннего ужина, завершавшего их экскурсию, Дебора решила поговорить с Боазом. К своему удивлению, она обнаружила, что и у него было подобное намерение.
— Скажи, — начал он, — что привело такую девушку в компанию экскурсантов-христиан? Или ты крещеная?
— Еще неделя жизни в Меа-Шеариме, и я, пожалуй, крестилась бы, — улыбнулась Дебора.
Боаз поднял брови.
— В Меа-Шеариме? И ты сидишь с нами за одним столом?
— А что, мы разве ели свинину? — Дебора не могла скрыть своего огорчения.
— Нет, — ответил Боаз. — Но с курицей было подано натуральное сливочное масло, а не маргарин. То есть ты смешала молочное с мясным. По всем религиозным нормам это не кошерная еда.
— О-о… — Дебора одновременно была поражена и чувствовала себя виноватой. — Я об этом даже не подумала. Я считала, что в Израиле все едят только кошерное.
— Да-а, ты и впрямь слишком долго пробыла в Меа-Шеариме, — улыбнулся Боаз. — А теперь расскажи, как ты оказалась в этой безумной поездке.
Дебора поведала ему свою историю — точнее, большую ее часть. Она не сочла нужным объяснять, что именно послужило причиной ее изгнания из отчего дома.
— Стало быть, — заключил Боаз, выслушав ее рассказ, — теперь на родине своего народа ты осталась без дома.
— Выходит, что так, — Дебора развела руками. — И когда у меня кончатся деньги… — Она замолчала.
Если честно, она боялась всерьез размышлять над тем, что станет делать, когда у нее выйдут все доллары. Она только знала, что ни за что не вернется к Шифманам.
Боаз сообразил, чем помочь ей.
— Почему бы тебе не пожить в кибуце, скажем, с месяц, пока ты не уладишь свои дела? Но, конечно, работать придется наравне с остальными.
— Не беспокойтесь, я приучена к тяжелой работе, — с готовностью ответила она и неуверенно спросила: — А можно я буду работать на улице?
— И на улице, и в помещении — в поле, на кухне, на птицеферме, в детском саду. У нас здесь каждый делает всего понемногу.
— Значит, и я буду делать всего понемногу, — заверила она, улыбаясь, и впервые с момента своего отъезда из Америки ощутила прилив радости. — Когда мне начинать?
— Ну, официально — завтра утром, а неофициально — прямо сейчас. Я скажу жене, чтобы она нашла тебе место в каком-нибудь из девичьих общежитий. И еще, — добавил он с улыбкой, — чтобы подобрала тебе что-нибудь из одежды взамен твоей шматты. А я пока пойду предупрежу вашего гида.
— А он не станет возражать? — забеспокоилась Дебора.
— Нет, — рассмеялся Боаз. — Он получает с нас комиссионные за каждого новенького.
На следующий день она в последний раз позвонила в Меа-Шеарим и объявила, что намерена остаться «в одном кибуце на севере страны».
Вопроса Лии можно было ожидать.
— А они там ортодоксальные? Еда кошерная?
— Нет, — ответила Дебора. — Но зато люди хорошие.
— Может быть, хоть адрес свой дашь? Нам придется позвонить твоему отцу. Пожалуйста, Дебора, из уважения к…
— Нет, — оборвала она. — Я сама позвоню родителям. Когда буду к этому готова.
Помолчав, она добавила:
— Спасибо вам за гостеприимство.
Можно было выразиться иначе: слава Богу, оно закончилось.
* * *
Дебора хорохорилась перед Лией, но на самом деле сразу позвонить родителям у нее недостало смелости. Она сделала это лишь спустя еще несколько дней, успев изгрызть все ногти.
К ее удивлению, отец даже не рассердился.
— Дебора, — с сожалением пробормотал он, — ты, должно быть, испытываешь ужасный стресс.
— Совсем наоборот, папа. Я чувствую себя спокойней, чем когда-либо.
— Но кибуц — не место для такой девушки, как ты. Особенно этот, где живут последователи «Ха-шомер Ха-цаир». Это безнравственные люди.
— Это неправда! — возмутилась и искренне оскорбилась она. — А кроме того, мне теперь все равно, что ты скажешь. Они мне очень симпатичны!
