— Тим, не нравится мне твое настроение. Надеюсь, ты не растерял… веры? Здесь, в Бостоне, священники разбегаются так, будто в соборе пожар.
— Нет, нет, — поспешил заверить Тим. — Но я не могу вам объяснить всего по телефону. Можно мне приехать и поговорить с вами лично?
— Конечно. Завтра же с утра выделю тебе время, если ты сам к этому времени успеешь.
— Благодарю вас, Ваше Преосвященство.
Тим облегченно вздохнул.
Резиденция кардинала находилась в Брайтоне на холме. По римским меркам, ее едва ли можно было назвать грандиозной, но в сравнении с царившей прежде пуританской атмосферой она выглядела даже роскошной.
Тим нервно ждал на скамье в конце длинного коридора с мраморным полом. Прошло минут десять, прежде чем распахнулись высокие двери красного дерева и секретарь кардинала, смуглый широкоплечий кубинец, жестом пригласил посетителя войти. Неожиданно за его спиной возникла солидная фигура самого Малрони. Он от дверей окликнул Тимоти:
— Входи, мой мальчик! Добро пожаловать в край бобов, трески и «Ред Сокс».
Он обнял Тима за плечи и повел в уютный небольшой кабинет, оглядываясь на священника-кубинца.
— Отец Хименес принесет нам чаю, а мы пока можем начать. Я бы пригласил тебя на ленч, но мне предстоит обед с ректоратом богословского факультета Бостонского колледжа, на котором я должен буду отстаивать свои позиции в ответ на их вымогательства. Я подумал, лучше я избавлю тебя от этого бремени, пока сам кардиналом не станешь.
Его Преосвященство откинулся на спинку кожаного кресла, почти такого же красного цвета, как его мантия, и сказал:
— Так, так, мой мальчик, впервые вижу тебя в таком мрачном настроении. Что-то тебя тревожит. Рассказывай, что случилось.
Накануне Тим всю ночь провел в раздумьях, какой придумать предлог, какую сочинить историю, и, конечно, если понадобится, то и солгать, чтобы только уговорить кардинала перевести его из Бруклина.
— Занятно, Тим, — заметил Малрони. — Помню тебя еще розовощеким семинаристом. Потом ты стал ученым священнослужителем в Риме, но меня всегда поражало, что ты нисколько не меняешься внешне. А сейчас я вижу на твоем лице тень. Из чего заключаю, что ты в тяжелом кризисе. И, что бы ты мне ни говорил давеча по телефону, миссия пастора тебя вдруг разочаровала. Я прав?
— Нет, Ваше Преосвященство, — выпалил Тим, — ни в коей мере. Просто…
Он никак не мог договорить эту фразу, но вдруг принял для себя решение, что, несмотря на риск, сказать правду будет лучше всего.
— Дело в женщине…
Прелат закрыл лицо руками и невнятно произнес:
— Отец Небесный, так я и знал!
— Нет, вы не так поняли, — перебил Тим. — Я хочу сказать — была одна женщина… Она жила в моем приходе…
— И?
— Но это было задолго до моего посвящения в сан, — с жаром сказал Тим. — Я тогда был в семинарии и… да, Ваше Преосвященство, я с нею согрешил. — Он чуть помолчал и добавил: — Я тогда любил ее всем сердцем.
Кардинал вскинулся:
— А теперь?
— А теперь я снова там, где могу ее увидеть. Это невыносимо…
— Она замужем? — перебил прелат.
Тим кивнул.
— И я наверняка знаю, что у нее есть ребенок, по крайней мере один.
— Так, хорошо. Ты с ней говорил?
— Нет, я ее видел только издали. Но от этого у меня…
— Болезненные воспоминания? — допытывался прелат. В голосе его слышалось сочувствие.
— Да, именно. Боюсь, я больше не могу оставаться в Сент-Грегори, иначе я просто сойду с ума.
На счастье, в дверях появился отец Хименес. Он нес поднос с чаем и сдобным печеньем. Секретарь поставил поднос на стол кардинала, и тот улыбнулся.
— Спасибо, Роберто, можешь там и оставить.
Секретарь почтительно склонил голову и быстро исчез.
Кардинал опять повернулся к Тимоти. Синие глаза его протеже излучали тревогу. Старик улыбнулся.
— Отец Хоган, если честно, я уже начал подумывать, не подвергает ли Господь испытанию твердость моей веры. Но теперь, слава Богу, ты меня укрепил.
— Я не очень вас понимаю, Ваше Преосвященство.
— Видишь ли, Тим, с тех пор как я удостоился архиепископского трона в Бостоне, я все время искал повод организовать твой перевод сюда, дабы я не в телескоп мог наблюдать за восхождением твоей звезды. И буквально несколько дней назад мне представилась идеальная возможность.
Он помолчал и скорбным голосом пояснил:
— Единственное, что меня огорчает, это то, что подоплека довольно печальная. Тебе в Григорианском университете не приходилось встречаться с парнем по имени Мэтт Риджуэй?
— Пару раз виделись. Он был на два курса старше, и мне всегда нравились его статьи в «Латинитасе». У него такое чувство юмора! Не говоря уже о великолепном знании языка.
— Ты себе и представить не можешь, какие он творил чудеса в наших школах! — продолжал кардинал. — Я его назначил директором по классическим языкам, и он исколесил все Содружество вдоль и поперек, распространяя, если можно так выразиться, благую весть о Евангелии. — Прелат вздохнул. — Такой был одаренный молодой человек!
— Был, Ваше Преосвященство? Он что, заболел?
— Сказать откровенно, — по-прежнему скорбно произнес Малрони, — его уход есть симптом некоей болезни внутри самой Церкви. Он вздумал жениться. Говорит, не в силах выносить одиночества. И должен тебе признаться, я могу его понять.
— Да, Ваше Преосвященство, — отозвался Тим, вдохновленный внезапным личным поворотом в разговоре.
— Я прилагаю все усилия к тому, чтобы Мэтта отпустили в Риме. Но это сделать очень непросто. Я думаю, что все члены курии, не говоря уже о Его Святейшестве, несколько «ошарашены» многочисленными случаями отступничества, воспоследовавшими за решением Иоанна XXIII «приоткрыть окно».
Так или иначе, Тим, дело в том, что архиепископство Бостонское осталось без директора по классическим языкам и без достойного кандидата на его место. Уверен, ввиду этого начальство будет благосклонно к просьбе о твоем незамедлительном переводе. Как скоро ты мог бы сюда перебраться?
— Я могу обсудить это с отцом Ханрэханом? Я бы не хотел создавать ему лишних проблем, он этого не заслужил.
— Конечно, Тим. Но я уверен, что мой старинный друг и преемник, епископ Бруклинский, подыщет ему другого помощника, и ты уже к Четвертому июля приступишь к своим новым обязанностям. Тогда мы сможем устроить двойной праздник.
Кардинал взглянул на часы:
— Ого, если я опоздаю, то никогда не смогу защитить Веру от этого злосчастного ректората!
Перед тем как сесть в самолет, Тим позвонил отцу Джо, чтобы поделиться с ним своей радостью. Но в конторе прихода сказали, что священник уже ушел домой.
