Ответ прозвучал с обескураживающей прямотой:
— Нет.
Она пояснила:
— Мы с Чаком оба были еще совсем дети. Ни один из нас не знал, что такое брак. К тому моменту, как он понял, что это — не то, что ему нужно, у нас уже были дети. Поэтому для такого милого, но инфантильного парня, как Чак, записаться в морскую пехоту было реальным выходом. Надеюсь, это звучит не слишком цинично, отец…
— Тим. Прошу вас, называйте меня Тим. Нет, я вполне понимаю то, о чем вы говорите. Иногда мне и самому кажется, что нас мало информируют о браке. В каком-то плане супружество можно рассматривать как резкое и опасное изменение веры — в смысле объекта поклонения.
Она посмотрела ему в глаза и сказала:
— Да. Думаю, вы знаете об этом больше среднестатистического мужа.
Тим, увлекшись борьбой с угрызениями совести, был застигнут врасплох этим смелым заявлением. Она, кажется, почувствовала его смущение и, чтобы избежать недоразумений, пояснила:
— Я хочу сказать, вы, должно быть, без конца выслушиваете жалобы семейных пар? Так что вы лучше других знаете, каким не должен быть счастливый брак.
Тим кивнул и тепло улыбнулся. Это было не более чем невинное проявление человеческой симпатии, но от чрезмерного напряжения Мойра вряд ли уловила такой нюанс.
Что-то в ее голосе изменилось. Он сразу почувствовал, что она стала видеть в нем мужчину.
— Сколько себя помню, кто-то из моих подруг всегда сходил с ума по своему пастырю. То-то небось прихожанки по вас сохнут!
Тимоти рассмеялся и решил сделать упор на то, что речь идет о третьих лицах.
— Да, увы, время от времени попадаются восторженные старшеклассницы… — Голос у него дрогнул.
Она посмотрела на него и прошептала:
— А как насчет тридцатичетырехлетних вдов?
Сам того не желая, он видел под блузкой Мойры ее округлые формы и сейчас испугался собственных мыслей.
Он чувствовал, как сильно она нуждается в физическом утешении. И, к своему неудовольствию, обнаруживал сейчас такую же потребность и в себе самом. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы не дать обоим потерять контроль над собой.
— Не сомневаюсь, вы понимаете, в чем заключается обет священника.
— О-о! — Она вспыхнула. — Неужели передо мной мужчина, начисто лишенный земных страстей?
— Да! — ответил Тим, испытывая страшные угрызения совести.
— Господи, мне так стыдно! Я вас не обидела? Вы теперь меня не возненавидите навеки?
Она была с ним совсем рядом. Ее лицо было так близко от его глаз, что он лишь невероятным усилием подавил в себе порывы, возбуждаемые ее прелестями. Он мягко произнес:
— Нет, Мойра. Я не обиделся. Если это вас утешит, скажу, что я вас понимаю, только выразить этого не могу. Надеюсь, мы можем остаться друзьями?
Она с нежностью смотрела на него.
— Конечно. Только на это мне и остается надеяться.
Тиму это далось весьма нелегко. Как мужчина, он не мог отрицать, что она очень привлекательна. Но служитель церкви в нем возобладал над мужчиной. Причем настолько, что он не побоялся поцеловать ее в лоб и прошептать:
— Спокойной ночи. Храни вас Господь, Мойра.
Тим сел в машину. Он не смог повернуть ключ в замке зажигания и упал на руль. В глубине души ему было сейчас так же больно, как и ей. И он презирал себя за ложь — за то, что сказал ей, что, как священника, его не волнуют земные желания.
Ибо его уберегли от искушения не религиозные принципы, а скорее неизбывная тоска по Деборе.
65
Дэниэл
— Что, мистер Лури, позволили себе небольшую растрату?
Молодой партнер бесцеремонно ввалился в кабинет.
— Ты мог бы и постучаться, Макинтайр! — с раздражением ответил Дэнни.
— Ой, прошу прощения! Я не знал, что ты так чтишь приличия.
Питер Макинтайр Третий непривычно вызывающе держался с владельцем контрольного пакета акций его семейной фирмы. И еще больше вывел Дэнни из себя, когда уселся и задрал ноги в дорогих туфлях от Гуччи на край его стола.
— Признайся, ты и не подозревал, что я знаю такие слова?
— Если честно, то нет, — ответил Дэнни с нарастающим нетерпением.
— Вообще-то, латинское peculatio
[78]
одного корня с pecunia, что значит «деньги». А это, в свою очередь, — производное от pecus, что означает «скот». Так-то вот, Дэнни…
— Послушай-ка, может, ты уберешься отсюда?
Питер пропустил его реплику мимо ушей и с ухмылкой продолжал:
— Удивительная вещь эта латынь! Кто бы мог подумать, что слово, означающее растрату, происходит от коров? Ну, да в тех школах, куда ты ходил, латынь небось не изучали? Так ведь, Дэн?
Он с минуту плотоядно смотрел на Дэнни, после чего наконец перешел к делу:
— Но сейчас это не важно. Важно, что это — преступление, и его совершил ты.
Дэнни в бешенстве вскочил, нагнулся и сбросил ноги Макинтайра со своего стола.
— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать, Пит?
— Видишь ли, — пропел тот, — во-первых, речь идет о добром имени моей семьи. Во-вторых — о добром имени Аллейнов. — Он помолчал и дал эффектный залп: — И наконец, о твоей голове.
Да, Питер Макинтайр Третий явно вознамерился наилучшим образом разыграть оказавшийся у него в руках козырь.
— Для содеянного вами, мистер Лури, наверняка есть и еврейское слово. Что-нибудь вроде «нецелевого использования средств», «расхищения», «мошенничества» — назови как хочешь.
Дэнни внутренне содрогнулся.
— Знаешь, что я тебе скажу? — невозмутимо продолжал Пит. — Когда я с тобой познакомился, я подумал, что ты самый умный парень из всех, кого я когда-либо встречал. Я даже стремился тебе подражать во всем, вплоть до мелочей… Надеялся таким образом раскрыть твой секрет. Бьюсь об заклад, ты даже не заметил, что, когда стал заказывать костюмы у Франческо, я тоже переключился на него. Я старался читать все, что читаешь ты. Я даже отучился на компьютерных курсах — и наша фирма тебе за это очень благодарна.
Неожиданная лесть встревожила Дэнни, но он продолжал хранить молчание.
— Сознаюсь, — продолжал Макинтайр, — я иногда возвращался в офис в час или два ночи. Если знал наверняка, что ты уже дома. Я изучал все бумаги, которые были у тебя на столе, слова, которые ты обвел в кружок, твои пометки…
— Иными словами, — зло буркнул Дэнни, — ты вел себя как подлый воришка!
