Люк зашагал домой вдоль берега реки. И, как это уже случилось однажды, встретил майора Хортона с собаками. Майор точно так же истошно надрывался криком:
– Август! Нелли! Нелли! Кому я говорю! Нерон, Нерон, Нерон!
Как и в первую встречу, его глаза навыкате уставились на Люка.
– Простите, мистер Фицвильям, полагаю?
– Да.
– А я Хортон, майор Хортон. Похоже, я должен познакомиться с вами завтра, в усадьбе. На теннисе. Мисс Конвей любезно пригласила меня. Она ведь ваша кузина, верно?
– Да.
– Так я и думал. Знаете, в таких местах, как наше, каждое новое лицо на виду.
Тут случилось очередное происшествие – все три бульдога набросились на беспородную дворняжку.
– Август! Нерон! Ко мне, ко мне, я сказал!
Когда бульдоги наконец неохотно подчинились команде, майор Хортон вернулся к беседе. Люк принялся поглаживать Нелли, которая поглядывала на него с блаженным выражением.
– Прекрасная сука, а? – не без гордости произнес майор. – Люблю я бульдогов. Всегда их держал. Предпочитаю этих собак любой другой породе. Я живу тут неподалеку, давайте зайдем ко мне и пропустим по стаканчику.
Люк согласился, и они направились к дому майора. По дороге Хортон продолжал разглагольствовать о своей любви к бульдогам и недостатках всех прочих пород перед ними. Люку пришлось выслушать рассказ о призах, полученных Нелли, о том, как Августу несправедливо присудили лишь поощрительный приз и какой триумф одержал Нерон на показательных выступлениях года.
Тем временем они свернули к воротам дома Хортона. Он толкнул незапертую входную дверь. Проводив гостя в небольшую, попахивающую псиной гостиную, сплошь уставленную книжными полками, хозяин занялся приготовлением напитков. Люк осмотрелся. Повсюду висели фотографии собак, на полках лежали журналы и стояли многочисленные кубки. Над камином красовался написанный маслом портрет.
– Моя жена, – пояснил майор, проследив взгляд Люка. – Исключительная женщина. Несокрушимый у нее был характер!
– Это заметно, – согласился Люк, разглядывая покойную миссис Хортон.
Художник написал ее в розовом платье из шелка, в руках – корзина с полевыми лилиями. Каштановые волосы расчесаны на прямой пробор, губы плотно поджаты. Холодные, серые глаза недовольно смотрят на зрителя.
– Исключительная женщина, – повторил майор, наливая виски в стакан Люка. – Она умерла уже больше года назад. С тех пор я совсем другой человек.
– Вот как? – не зная, что сказать, произнес Люк.
– Присаживайтесь, – предложил майор, указав в сторону одного из кожаных кресел.
Сам он уселся в другом, отхлебнул виски с содовой и продолжил:
– Да, совсем другой человек.
– Должно быть, вам ее очень не хватает, – осторожно высказался Люк.
Майор Хортон сокрушенно покачал головой.
– Чтобы мужчина был в форме – ему необходима жена, – заявил майор. – Иначе он становится тряпкой, просто тряпкой, и все.
– Но…
– Мой мальчик, я знаю, о чем говорю. Заметьте, я же не утверждаю, что брак – это сущий рай для мужчины, особенно вначале. Черт побери, говорит он, я уже не принадлежу сам себе! Но потом смиряется. Тут главное – дисциплина.
Люк подумал, что семейная жизнь майора Хортона напоминала больше военную кампанию, чем райскую идиллию.
– Женщины – удивительные создания, – продолжал майор. – Порой нам кажется, что они никогда не бывают довольны. Но, богом клянусь, они заставляют мужчину быть в форме.
Люк уважительно промолчал.
– Вы женаты? – спросил майор.
– Нет.
– Вы еще к этому придете. Поверьте мне, мой мальчик, нет ничего лучше семейной жизни.
– Всегда приятно слышать это. Особенно в наши дни, когда разводятся так часто и так легко.
– Фу! – воскликнул майор. – Меня просто воротит от нынешней молодежи. Слабаки! Никакой выдержки! Ни малейшей терпимости! Никакой тебе стойкости духа!
Люка так и подмывало спросить, для чего необходима в семье исключительная стойкость духа, но он благоразумно промолчал.
– Понимаете, – продолжил майор, – Лидия была женщиной, каких одна на тысячу! Ее здесь все уважали, буквально в рот смотрели.
– Вот как?
– Она не терпела глупостей. Могла поставить человека на место одним только взглядом – и тот тушевался. Особенно кое-кого из этих недопеченных деревенских девиц, которые поступали к нам служанками и мнили о себе бог знает что. Думали, им позволены любые дерзости. Лидия выставляла их в два счета! Вы не поверите, но только за год у нас сменилось пятнадцать кухарок и горничных. Пятнадцать!
Люк предпочел не высказывать своего мнения по поводу методов ведения домашнего хозяйства миссис Хортон, но, чтобы не задеть хозяина, пробормотал нечто невнятное.
– Если ей перечили, она сразу гнала их в шею!
– И так со всеми? – спросил Люк.
– Хм… бывало, они и сами уходили. Скатертью дорога – говорила в таких случаях Лидия!
– Поразительный характер, – сказал Люк, – но ведь это не всегда удобно?
– О! Я никогда не жаловался, – заявил Хортон. – Мне не трудно самому разжечь плиту и разогреть пищу – повар-то из меня неважный. Я не гнушаюсь помыть посуду, если больше некому, а куда деваться!
Люк и тут выразил с ним согласие. Он поинтересовался, как справлялась с домашним хозяйством миссис Хортон.
– Я не из тех мужчин, которые сваливают все на жену, – заявил майор. – И потом, Лидия была слишком хрупкой, чтобы заниматься делами.
– Она была не слишком здорова?
Майор покачал головой:
– Да, но сильная духом! Она никогда не сдавалась. Но какие страдания пришлось вынести бедняжке! И никакого вам сочувствия со стороны докторов. Просто безжалостные скоты! Они признают одну лишь физическую боль. Все неординарное выше их понимания. Взять хотя бы Хамблби, хотя он почему-то считался хорошим врачом.
– Вы с этим не согласны?
– Абсолютный невежа. Ничего не смыслил в достижениях медицины. Сомневаюсь, слышал ли он когда-либо о неврозах! Согласен, он разбирался в краснухе, свинке и переломах – но не более того. В конце концов я с ним поссорился. Он ничего не понял в болезни Лидии. Ну я и рубанул с плеча правду-матку, а ему это не понравилось. Надулся и сразу откланялся. Сказал, чтобы я послал за кем-нибудь другим. После чего мы и пригласили Томаса.
– Он вам нравился больше?
– По крайней мере, он умнее. Если кто и помог ей в последние дни, так это доктор Томас. Лидии даже стало немного лучше, но потом наступил рецидив.
– Она страдала?
– Да, очень. Гастрит. Острая боль, тошнота и слабость. Как она, бедняжка, мучилась! Настоящая мученица! А эти больничные сиделки – от них сроду не дождаться милосердия. Повернут сюда, повернут туда – вот и вся забота. – Майор сокрушенно покачал головой и осушил свой стакан. – Терпеть не могу больничных сиделок! Слишком много о себе воображают. Лидия утверждала, что они хотят ее отравить. Разумеется, это… обычные фантазии больного человека… у многих бывает такое, как говорил доктор Томас… но нет дыма без огня. Эти нахалки ее не любили. Самое отвратительное в женщинах – ревность и зависть.
